Я ещё немного полакомлюсь плодами этой земли, а после удалюсь, но через восемь столетий вернусь, чтобы отомстить разрушителям вашего города. — Тьма наклоняется ниже. — Однако сделка есть сделка. И теперь вы исцелитесь.

Пальцы визитёра держат что-то тонкое и острое. Юстиниан не замечал этого раньше. Тьма поднимает предмет над головой, и тот блестит в слабом свете. К императору приходит понимание, что перед ним игла длиной более фута[176].

— Подожди… нет, — лопочет он, и слова застревают в горле.

Игла устремляется к Юстиниану. Она прокалывает плоть, вскрывая бубон на шее. Тёплая жидкость струйкой выплёскивается наружу, омывая голую грудь. Император кричит — или пытается это сделать, — но болезнь лишила его голоса, и зародившийся вопль звучит не громче предсмертного хрипа.

Тьма целится в подмышечные впадины и разрывает один бубон за другим, с лёгкостью вонзая в них миниатюрное копьё. Кровь и гной вытекают из ран, пачкая одеяло. Мир меркнет перед глазами. Сиплое дыхание с трудом вырывается из груди. Юстиниан задыхается, его зрение гаснет, и он теряет сознание.

Кончик иглы откидывает одеяло, открывая взору измождённое тело. В паху сидит последний бубон, багровый и опухший, пульсирующий жаром. Посетитель закатывает глаза. Он продолжает рассматривать потолок, даже когда усмехается и поднимает иглу, чтобы нанести заключительный удар.

Юстиниан просыпается в комнате, залитой утренним солнцем. С далёких улиц эхом доносятся крики и проклятия умирающих людей. Прошли дни. Болезнь отступила от императора, но оставила ужасные следы. Бубоны покрылись коркой, образовав уродливые кисты, которые никогда не заживут. Кожа рябая и пепельного цвета, щёки впалые, кости выпирают. Юстиниан обезображен, изменён тьмой, как Христос преображён светом.

Феодора сидит рядом. Она одета в пурпур; руки сложены на коленях. При виде неё кровь приливает к лицу, однако Юстиниану тяжело дышать и говорить. Его руки неудержимо дрожат. Из последних сил он поднимает с одеяла ослабевшую длань и тянется к Феодоре; пальцы ложатся на её колено.

Она вздрагивает и опускает взор на свои колени, меняя положение тела так, чтобы Юстиниан не мог дотянуться. Он шепчет её имя. Она отводит взгляд в сторону, не желая смотреть на него.

Чума Юстиниана — как известно истории — опустошала Византийскую империю более двух столетий. Окончательный упадок империи пришёлся на период Высокого Средневековья, когда город Юстиниана пал под натиском франкских крестоносцев в 1204-м году.

Много лет спустя одинокий путешественник, облачённый в лохмотья, сошёл с корабля на Сицилии. Появление незнакомца вызвало некоторый интерес, поскольку тот был необычайно высок и обладал голосом, похожим на скрип раскачиваемого ветром дерева или стон мачты в зимний шторм.

Позже стало известно, что он обеспечил себе проезд до Марселя. Он признался, что очарован Западом и надеется, что его визит туда окажется интересным.

Перевод: Б. Савицкий

Чайна Мьевиль

Детали

China Mieville «Details», 2002

Я никогда не отказывался, когда мальчишка, мой сосед сверху, предлагал пострелять из пневматического пистолета или закидать проезжающую машину вареной картошкой. Я был не в стороне, а вместе со всеми. Но когда ребята собирались к желтому дому, чтобы подслушивать под окнами или нацарапать пару слов на кирпичной стене, я отказывался идти с ними.

Одна девчонка стала меня дразнить, однако ее заставили заткнуться. Друзья вступились за меня, хотя сами и не понимали, почему я туда не хожу.

Я уже не помню то время, когда ходил в желтый дом по поручениям матери.

Каждое утро в среду, часов в девять, я открывал парадную дверь старого здания ключом из связки, которую давала мне мать. Там был холл и две двери. Одна была выбита. Она вела к разбитой лестнице. Я открывал вторую и попадал в темную квартиру. В коридоре было темно и сильно пахло сыростью. Я там больше двух шагов и не смел делать. Гниль и тени сливались воедино, и в темноте казалось, что уже в нескольких метрах от меня коридор обрывается. Дверь в комнату миссис Миллер была прямо напротив. Я протягивал руку и стучал.

Довольно часто там были видны следы недавних посетителей. Об этом говорили сбитая пыль и валявшийся кое-где мусор. Иногда я оказывался там не один, я видел двоих ребят, которые шмыгали в дом или, наоборот, выскакивали из него. Миссис Миллер навещали также некоторые взрослые.

Иногда я наталкивался на кого-нибудь в холле, у двери, а иногда кто-нибудь, горбясь, мялся в самой квартире. В ожидании одни подпирали стены, другие читали дешевого вида книжки или громко ругались.

Там бывала молодая женщина азиатского типа, ярко накрашенная и яростно курившая. Она не обращала на меня никакого внимания. Заходили туда и двое забулдыг. Один всегда, непонятно почему, громогласно меня приветствовал, широко раскинув руки, как будто желая прижать к своему жутко вонючему свитеру. Проходя мимо них, я криво улыбался и с опаской махал рукой в ответ. Другой через раз пребывал либо в меланхолии, либо в ярости. Время от времени я встречал его у двери в комнату миссис Миллер. Он крепко ругался на кокни. Я помню, как увидел его в первый раз. Он стоял с красным, перекошенным лицом, громко стонал и бранил миссис Миллер.

— Вылезай, старая улитка! — завывал он. — Вылезай, корова ты этакая!

Его слова испугали меня, однако звучали они умоляюще. Затем из комнаты донесся голос миссис Миллер. Она отвечала без всякого страха или злобы.

В растерянности я попятился назад, не зная, что делать, а она все не умолкала. В конце концов этот несчастный пьяница печально поплелся прочь, а я смог выполнить своё поручение.

Однажды я спросил у мамы, можно ли попробовать еду миссис Миллер. Она сильно рассмеялась и покачала головой. За все те среды, когда я носил обеды миссис Миллер, я ни разу даже пальцем туда не залез, чтобы попробовать.

Вечером каждого вторника мама тратила целый час на приготовление этой стряпни. Сначала она разводила немного желатина или муки в молоке, потом добавляла сахар и специи и туда же крошила горсть витаминов. Все это она перемешивала, пока не получалась густая однородная масса, которой потом давали осесть в одноцветной пластиковой миске. Наутро она превращалась в нечто сильно пахнущее и напоминающее пудинг. Мама накрывала миску полотенцем и давала ее мне вместе со списком вопросов для миссис Миллер, а иногда и ведерком белой краски.

Итак, я стоял перед дверью миссис Миллер, стучал в нее, а миска с едой стояла прямо у моих ног. Сначала слышалось какое-то движение, а потом совсем близко