ни с сего мы вдруг услышали такой громкий тревожный крик, что у нас чуть перепонки не полопались. Я поднял голову и увидел черного хохлатого орла, который стремительно пикировал на нас. Предположительно он метил в чачалаку, но фактически летел прямо на попугая». Внезапно, когда «чико» услышал крик тревоги и сорвался с перил в воздух, его дикий партнер без колебаний стрелой ринулся на хищника и схлестнулся с ним. «Такого кошмара, как с тем хохлатым орлом, наверное, еще не случалось». В чем Дон видит главное в этом эпизоде? «Ара готов вступить в бой с опасным хищником, если тот собирается напасть на его партнера. А в таком лесу, как наш, это, наверное, самое большее, что вы можете сделать ради того, кого любите».

Когда слетки ара покидают гнездо, проведя в нем около трех месяцев, они примерно с неделю сидят на окрестных деревьях. «Молодые пока еще не очень хорошо летают, – объясняет Габи. – Потому что перья у них на крыльях и на хвосте не отросли полностью. И к тому же они еще совсем дурачки. Они не понимают окружающего мира и не знают, что им делать и как себя вести». Они не имеют ни малейшего представления о хищниках и других опасностях. «Поэтому в основном они просто сидят и ждут родителей».

Габи не забывает подчеркнуть и еще один момент: «Когда слетки попугаев покидают гнезда, сезон дождей уже заканчивается и количество плодов в лесу снижается, причем очень заметно». Родители продолжают кормить птенцов еще целый месяц после того, как они вылетели. Примерно через неделю молодняк начинает следовать за взрослыми птицами. Молодые попугаи постепенно узнают, что годится им в пищу, наблюдая за родителями и пробуя то, что едят они. «Им приходится учиться, как быть попугаями», – говорит Габи.

Сэм Уильямс руководит Организацией по восстановлению ара в Коста-Рике. (Большая часть центральноамериканских лесов, необходимых для существования этих попугаев, уже вырублена и выжжена – в основном для того, чтобы сети фастфуда в США могли подешевле покупать говядину для бургеров.) Уильямс и его команда занимаются реинтродукцией в природу молодых попугаев, выращенных людьми. Родители этих птенцов, в основном красные и солдатские ара, – спасенные из неволи птицы, которые не выживут, если просто взять и выпустить их в дикий лес. Но подготовка птенцов к существованию на свободе, в сложном и опасном мире, без родителей, за которыми можно повторять и у которых можно учиться житейским премудростям, иными словами, без всякого культурного наставничества, – это медленный и довольно рискованный процесс.

У всех изученных к настоящему времени диких попугаев птенцы приобретают особый индивидуальный звуковой сигнал, которому их учат родители. Ученые описали это явление так: «любопытная параллель с тем, как родители-люди дают имена своим детям»[155]. В самом деле, индивидуальные «позывные» помогают особям различать и опознавать соседей, партнеров, представителей разных полов, конкретных особей – одним словом, они выполняют ту же функцию, что и имена у людей.

Сэм рассказывает, что когда он изучал амазонов, то научился улавливать различия в их сигналах, которые означали, допустим: «Пора лететь», «Я здесь, а где ты?» или: «Привет, дорогая, я принес завтрак». Исследователи, которые хорошо умеют различать вокализацию попугаев на слух и используют современные технические средства для обработки записей их голосов, доказали, что «шум», который издают эти птицы, на самом деле куда более организован и наполнен смыслом, чем может показаться новичку вроде меня. В частности, в одном исследовании волнистых попугайчиков экспериментаторы сажали вместе птиц, которые не были знакомы друг с другом. Группам самок требовалось несколько недель, чтобы их крики приобрели сходство и стали звучать одинаково[156]. Самцы копировали крики самок. В стайках черношапочных гаичек позывки их членов тоже обладают сходством, что позволяет этим синицам отличать членов своей стайки от чужих птиц[157]. То, что такое происходит и требует немалого времени, заставляет предположить, что природные группы птиц в норме поддерживают свою стабильность и идентичность и что их члены способны опознавать и различать друг друга.

Групповая идентичность, как мы не раз показывали, присуща далеко не только человеку. Мы уже видели, как кашалоты усваивают, а потом декларируют свою групповую идентичность. Попугаи и даже молодые крыланы[158] учат диалекты именно тех сообществ, в которых состоят[159]. И вóроны тоже умеют различать, кто свой, а кто чужой[160]. Даже не стоит перечислять всех животных, которые понимают, к какой группе, семье или стае они принадлежат. В Бразилии, например, некоторые дельфины загоняют рыбу в сети рыбаков в обмен на часть улова[161]. А другие дельфины этого не делают. И те, кто взаимодействует с рыбаками, издают другие звуки, нежели те, кто в такой кооперации не участвует[162]. И косатки, обладатели едва ли не самой развитой нечеловеческой культуры, живут в сложно структурированном сообществе из семей, стад и кланов, причем члены каждой группы знают членов всех входящих в нее семей и при этом тщательно избегают контактов с членами другой группы. Иначе говоря, групповая идентичность, которая долгое время считалась критерием человеческой культуры, оказалась широко распространена и в мире животных.

Многим молодым птицам приходится немало учиться, наблюдая за родителями и другими взрослыми особями, а попугаям, возможно, даже больше, чем остальным. Вот почему попытки восстановить популяции попугаев за счет искусственного разведения этих птиц в неволе, а потом их реинтродукции в природу – дело очень трудное и ненадежное. Совсем непросто обучить маленьких или осиротевших птенцов распознавать, скажем, съедобные и несъедобные плоды, пока они живут в безопасных клетках, а потом просто взять и распахнуть дверцы. «При клеточном содержании, – говорит Сэм Уильямс, – вы никак не можете научить их, где, когда и как отыскивать пищу, или показать, какие деревья годятся для обустройства гнезда». Тем более что окружающий ландшафт неоднороден и все время меняется. «Просто взять и выпустить на волю птиц, которых мы не подготовили должным образом к выживанию, было бы неэтично», – убежден Уильямс. Хуже того – это и не сработает. Перспективы выживания выпущенных из неволи особей выглядят весьма плачевно, если у них нет ролевых моделей, которыми могли бы выступать дикие старшие сородичи. Провал в передаче культурных традиций между поколениями свел на нет все попытки реинтродуцировать в природу толстоклювых ара в тех районах юго-западной части США, где их естественные популяции полностью исчезли. Исследователи, занимавшиеся охраной этих птиц, не сумели обучить выращенных в неволе попугаев отыскивать традиционную для их вида пищу в лесу[163]. А вот если бы у попугаев были родители или