Шрифт:
Закладка:
Киммериец не сыпал проклятиями, не плакал и не бушевал, как, вероятно, поступили бы на его месте многие цивилизованные люди. Однако боль и душевное смятение были нисколько не меньше оттого, что прорывались наружу лишь дрожью, временами сотрясавшей его могучее тело. Где-то там, далеко на западе, немедийское войско огнем и мечом прокладывало себе путь к сердцу Аквилонии. Маленький отряд пуантенцев не сможет их остановить: Просперо в Тарантии продержится несколько недель, в лучшем случае — месяцев; но если не придет помощь, сыграет свою роль численный перевес немедийцев. Без сомнения, бароны поспешат на выручку Просперо, объединяясь против захватчиков… Но он-то, Конан, обречен беспомощно лежать в темном каземате, пока другие ведут его воинов на врага и отвоевывают королевство!
В бессильном бешенстве король заскрипел зубами… и тотчас замер, расслышав со стороны дальней двери крадущиеся шаги. Напрягая зрение, он различил неясную фигуру, скрючившуюся по ту сторону решетки. Скрежетнул металл по металлу, потом раздался щелчок, как если бы ключ повернулся в замке, и фигура растаяла во мраке, скрывшись из глаз. «Какой-нибудь стражник приходил проверить замок», — рассудил Конан. Спустя некоторое время откуда-то издали послышался такой же металлический щелчок, а следом — звук открывающейся двери и быстрый, пугливый топот ног, обутых в мягкие башмаки. И вновь неподвижная тишина установилась в подвале…
Конан продолжал напряженно прислушиваться: ему казалось, минуло довольно долгое время, но он сам знал, что обманывается: луна все еще светила сквозь невидимый колодец. Ни звука! В конце концов он переменил положение тела. Громко лязгнули цепи… и почти сразу по ближнему коридору, через который его втащили в камеру, просеменили легкие шаги. Еще миг — и в сером полусвете обозначился хрупкий, тоненький силуэт.
— Король Конан! — позвал дрожащий девичий голос. — Государь мой, ты здесь?
— А где ж мне еще быть, — ответил он сдержанно и вывернул шею, пытаясь разглядеть незнакомку.
Это в самом деле была девушка, и она стояла совсем рядом с ним, обхватив пальчиками прутья решетки. Слабый свет луны обрисовывал ее изящное тело, перехваченное в бедрах клочком шелковой ткани, и смутно играл на украшенных самоцветами пластинах, прикрывавших грудь. Большие испуганные глаза мерцали во мраке, нежное тело, казалось, слегка светилось, точно алебастровое. Длинные волосы ниспадали темной волной; они роскошно блестели даже в полумраке колодца.
— Вот ключи от твоих оков и от дальней двери! — прошептала она.
Белая узенькая рука просунулась сквозь решетку, кинула три предмета, звякнувшие подле Конана об пол.
— Что за игру ты ведешь? — спросил он угрюмо. — Ты говоришь по-немедийски, а в Немедии у меня нет друзей. Кто послал тебя поиздеваться надо мной?
— Я не издеваюсь, господин мой! — Девушка чуть не плакала и дрожала так, что браслеты и нагрудные пластины звенели о прутья решетки, которые она сжимала обеими руками. — Клянусь Митрой, я украла ключи у чернокожих тюремщиков! Они — хранители подземелий, и каждый имеет при себе ключ лишь от одного замка. Я напоила их… всех, кроме одного, того, которому ты разбил голову, — его унесли к лекарю, и его ключ достать я не смогла. Но остальные — здесь, у тебя! Молю, не медли! За этими темницами таится страшное подземелье — там, во тьме, врата преисподней!
Если она притворялась, то притворялась здорово. Все же Конан попробовал ключи с немалым сомнением, ожидая лишь неудачи и издевательского смеха девчонки. Однако, к радостному изумлению киммерийца, один из ключей вправду отомкнул цепи, подойдя не только к замку у кольца, но и к тем, что запирали кандалы на руках и на ногах. Мгновение — и он поднялся во весь рост, охваченный яростным восторгом пусть относительной, но свободы. Быстрый шаг к двери — и его пальцы охватили железный прут вместе с тоненьким девичьим запястьем. Она, впрочем, и не пыталась вырваться и убежать. Подняв голову, она прямо и смело взглянула в свирепые глаза.
— Кто ты, девочка? — спросил он требовательно. — Почему ты взялась мне помогать?
— Я всего лишь Зенобия, — прошептала она, и дыхание у нее перехватило, словно от страха. — Всего лишь рабыня, купленная в сераль короля.
— И все-таки, — настаивал Конан, — не вижу, с какой бы стати тебе отдавать мне ключи… если только это не какой-нибудь подвох!
Она опустила темноволосую голову, но потом вновь вскинула ее и прямо встретила подозрительный взгляд киммерийца. Слезы алмазными звездами мерцали на пушистых ресницах.
— Я всего лишь рабыня, купленная в сераль короля, — повторила она, и Конан различил в ее голосе гордость, боровшуюся с унижением. — Но король ни разу даже не посмотрел на меня и, может быть, никогда не посмотрит. Я ничтожнее псов, гложущих кости в его пиршественном зале. Но я не раскрашенная игрушка! Я дышу, ненавижу, боюсь, радуюсь… и люблю. И я полюбила тебя, король Конан, с того самого дня, когда ты навещал короля Нуму несколько лет назад. Я видела, как во главе своих рыцарей ты проезжал по улицам Бельверуса, и сердце мое рвалось из груди, мечтая упасть в дорожную пыль, под копыта твоего коня…
Жаркая краска залила ее щеки при этих словах, но она не отвела глаз. Конан помедлил с ответом. В глубине души он так и остался необузданным дикарем, и все же мужчина должен быть уж совершенным скотом, чтобы не испытать невольного трепета и смущения, когда женщина раскрывает перед ним свою душу.
Тут Зенобия склонила голову, и нежные губы прижались к его пальцам, стиснувшим ее запястье. Но ужас их положения тотчас же с новой силой отразился в широко раскрытых темных глазах.
— Поспеши! — отчаянно прошептала она. — Уже минула полночь! Беги, государь!
— А с тебя не сдерут шкуру за утащенные ключи?
— Они никогда не дознаются. Даже если утром негры припомнят, кто дал им вино, они нипочем не посмеют сознаться, что напились и потеряли ключи. Я только не смогла заполучить тот, что отпер бы эту дверь. Ты должен проложить себе путь к свободе через подземелья, мой государь! Какие ужасы таятся там во мраке, я не решаюсь даже гадать. Знаю только, что
