В первом случае путем завоевания происходило слияние диких народов в низших классах государства с теми, которые уже были закрыты законами, при этом иногда смешивались народы разных рас (арийцы, семиты и т.д.); во втором случае представители высших классов вытеснялись низшими людьми. Благодаря этим смешениям и слияниям характер многих людей был изменен.

Движение, происходящее по закону завоевания, является мощным движением изнутри государства наружу; движение же, основанное на законе распада, является мощным движением извне внутрь государства. Результат обоих, однако, один и тот же, а именно: слияние народов, трансформация индивидов, или, говоря в общем, расширение круга цивилизации.

В воображаемых королевствах со временем людьми из высших классов овладело отсутствие дисциплины. Очень хорошо развитая индивидуальность постепенно сняла все кольца, которые наложили на нее обычай, закон и религиозные предписания, и инстинкт счастья, направленный только на чувственное наслаждение, привел ее в состояние полной вялости и женоподобности. Теперь сильные горные народы или кочевники, которые либо стояли вне государства, либо были связаны с ним лишь тонкой нитью, не встречали сопротивления. Привлеченные накопленными сокровищами культуры, они врывались в вяло управляемое государство и либо погружали наводнивших его людей в низшие классы, либо сливались с ними через сексуальные связи.

10.

Круг цивилизации расширялся и продолжает расширяться по законам колонизации и интеллектуального оплодотворения. Среди древних восточных народов особенно выделялись финикийцы, которые распространяли культуру через торговлю. Перенаселение, споры между знатными семьями и другие причины привели к созданию колоний в отдаленных регионах, которые развились в независимые государства и оставались тесно связанными с материнской страной.

Затем финикийцы потянули за ниточки от народа к народу и тем самым не только стали посредниками в обмене излишками продуктов, благодаря чему богатство государств значительно возросло, но и внесли свежее движение в интеллектуальную жизнь повсюду, бросая зажигательные искры от истин, найденных привилегированными народами, в те народы, которые не имели сил самостоятельно подняться на более высокий уровень знаний. В этом отношении купцов древности можно сравнить с теми насекомыми, которые по замыслу природы должны оплодотворять женские цветы пылью мужских цветов, прилипшей к их крыльям.

11.

Я уже говорил выше, что главный закон цивилизации – это страдание, благодаря которому воля ослабевает, а дух укрепляется. Она постоянно преображает человека и делает его все более восприимчивым к страданиям. В то же время, через дух, она постоянно вливает в него сильные побуждения, которые не дают ему покоя и усиливают его страдания. Теперь мы должны кратко рассмотреть эти мотивы, предложенные духом и порожденные духом, как они развивались на Востоке.

Каждый народ, вошедший в культурное государство, не мог остаться со своей естественной религией: он должен был умозрительно углубить ее; ведь интеллект обязательно растет в государстве, и его плоды должны быть, следовательно, иными, чем в свободном сообществе.

Тот, кто может уберечь свой взгляд от путаницы и не ослеплен множественностью явлений, найдет в каждой естественной религии и в каждой очищенной религии не что иное, как более или менее ясное выражение чувства зависимости, которое каждый человек испытывает по отношению к Вселенной. Религия – это не философское признание динамической связи мира, а примирение личности с всемогущей волей божества, вытекающей из природных явлений.

В азиатских религиях природы, которые раздробили всемогущество мира и персонифицировали осколки, трепещущий индивидуум примирял гневных богов с помощью внешних жертвоприношений. В очищенных религиях, с другой стороны, он приносил жертву божеству, ограничивая свою внутреннюю сущность. Внешняя жертва, которая была сохранена, была лишь намеком на внутреннее ограничение, которое было выполнено на самом деле.

Чрезвычайно важно, что такое ограничение внутреннего человека, которое, как уже говорилось, доходило до полной отрешенности личности от мира, вообще могло быть востребовано и было востребовано почти повсеместно. Что, как я уже сказал, может быть известно о Божестве? Только его воля, как она проявилась в природе. Он проявил себя достаточно ясно: всемогущий, скоро милосердный, скоро разрушительный. Но как можно было понять его намерение? Почему человек не остановился на внешней жертве и не вышел далеко за ее пределы? Я уже дал ответ выше. Дух людей развился настолько, что человеческая жизнь сама по себе могла быть оценена, и более того, поскольку точка зрения судей, благодаря благоприятным обстоятельствам, имела необходимую высоту, также могла быть оценена правильно. Теперь намерение божества интерпретировалось как то, что человек должен принести ему в жертву все свое существо.

Тем не менее, остается достойным восхищения историческим фактом, что такая великая и глубокая религия, как индийский пантеизм, могла быть построена только на правильном суждении о человеческой жизни. Это нельзя объяснить иначе, чем тем, что в исключительных случаях демон могущественных людей играл ведущую роль в познании и, по случаю правильного мотива, данного духом (презрение к жизни), позволил подняться из глубин своего чувства задаткам, которые дух постиг в понятиях.

Спасительная мысль носилась над нами, как голубь в поисках гнезда, и поселилась в первой пылкой

душе, раскрывшейся ей навстречу.

(Геббель.)

Ведь главная истина индийского пантеизма – это единый ход эволюции, лежащий между точкой начала и точкой конца,

не только человечества, но и всей Вселенной. Может ли дух сам найти его? Невозможно!

Что можно было узнать об этом движении во времена индейцев? Они имели лишь общее представление о своей собственной истории, в которой не было ни начала, ни конца. Когда они смотрели на природу, то видели, что солнце и звезды регулярно восходят и заходят, ночь следует за днем, а день за ночью, и, наконец, органическая жизнь склоняется к могилам и вновь восстает из могил. Все это дало круг, а не спираль, и все же суть индийского пантеизма в том, что мир возник из простого первозданного существа, которое живет в нем, искупает в нем вину, очищает себя и, наконец, уничтожив мир, вернется к чистому первозданному бытию.

У индийских мудрецов была только одна неподвижная точка опоры: человек. Они чувствовали контраст своей чистоты с подлостью дикарей и контраст своего мира в сердце с беспокойством и агонией жаждущих жизни. Это дало им развитие с началом и концом, но развития всего мира они могли достичь только божественным путем, через блестящий полет, на крыльях демона.

Однако эта истина о едином движении мира, которую нельзя было доказать и в которую поэтому приходилось верить, была к тому же сильно подкуплена простым единством в мире. Здесь кроется слабость индийского пантеизма. С простым единством в мире несовместим факт внутреннего и внешнего опыта, реальной индивидуальности. Религиозный пантеизм и, вслед за ним, философский пантеизм (философия Веданты) разрешили это противоречие насильственно, за счет истины. Они отрицали реальность отдельного человека, а значит, и реальность всего мира, или, точнее: индийский пантеизм – это чистый эмпирический идеализм.

Так и должно было быть. Единый курс развития не мог быть оставлен: на нем основывалось спасение. Но это требовало простого единства в мире, поскольку иначе нельзя было бы объяснить единое движение Вселенной, а простое единство в мире, в свою очередь, настоятельно требовало сведения всего реального мира к миру видимости, миражу (завесе майи); ибо если единство действует в мире, то ни один человек не может быть настоящим; он лишь мертвый инструмент, а не мыслящий мастер.

Этому противостояла доктрина Санкхья, которая отрицала единство и отстаивала реальность личности. Из него развилась самая важная религия в Азии – буддизм.

Суть буддизма заключается в доктрине кармы: все остальное – это фантастические изыски, которые должны быть записаны на счет преемников великого человека. Более подробно я рассмотрю это учение, которое выше всяких похвал, даже если оно одностороннее, в «Метафизике» и в Приложении, на которое я ссылаюсь. Здесь я должен быть краток.

Подобно пантеизму, Будха