class="p1">Пассажир больше ни о чем не спросил. А самолет падал в темноту, в неизвестность. Летчик думал о пассажире, и это придавало ему силы. У самой земли он сумел выровнять машину и увидел впереди стену леса, а перед самыми глазами тускло светилась широкая матовая полоса. Что это, смерть или спасение? Это было спасение. Густой камыш погасил скорость, и самолет, накренившись, остановился.

Очнувшись, летчик выбрался на крыло, которое возвышалось над водой, и схватился рукой за борт кабины. Пассажир сидел, уткнувшись головой в кожаные перчатки.

— Товарищ? — позвал летчик и посветил фонарем.

Пассажир поднял голову, и летчик увидел его крепко сжатые губы и глаза, замутненные болью. Но голос прозвучал холодно и властно:

— Вы не ранены?

— Нет, — виновато сказал летчик.

— Помогите мне выйти, у меня сломана нога.

К утру на берегу оврага нашли старый блиндаж. Летчик наломал еловых веток, набросал внутрь и на всякий случай замаскировал вход. Развести костер пассажир не разрешил. Он молча лежал в углу на прелом сене, вытянув забинтованную ногу. Летчик чувствовал себя виноватым и тоже молчал. При свете фонаря разглядывал карту, измерял расстояние.

— Ну? — спросил пассажир.

— До Москвы восемьдесят километров, до линии фронта — сорок.

Пассажир посмотрел на часы. Серый рассвет дымился над заснеженной поляной, и тишина была такая, что звенело в ушах.

— Слушайте приказ, — сказал пассажир. — Сейчас вы отправитесь через линию фронта. Вы должны дойти во что бы то ни стало. А потому не горячитесь и не лезьте на рожон. Ваша смерть может погубить очень многое. Постарайтесь попасть в штаб фронта.

Летчик зашевелился, — видимо, хотел что-то спросить.

— У вас не должно быть вопросов, — предупредил его пассажир. — Вам ничего не надо знать. Вы просто расскажете, что произошло. Решение примут без вас.

— Ясно, — кивнул летчик.

— И еще одно условие. Вы должны прилететь, приехать, наконец — приползти с теми, кого пошлют сюда. Посторонних я не подпущу.

Несколько минут длилось молчание. Пассажир, казалось, задремал.

— Мне можно идти? — спросил летчик.

— И последнее. — Пассажир приподнялся на локте и показал в темный, заваленный еловыми ветками угол. — Если меня не будет, да, да, именно это я и хотел сказать. Если меня не будет, — ищите там.

Летчик хотел встать, но пассажир крепко схватил его за плечо и притянул к себе.

— Не сдрейфишь? — и улыбнулся доброй ободряющей улыбкой.

— Нет. Клянусь жизнью! — с юношеским пылом воскликнул летчик.

— Только не жизнью, — засмеялся пассажир. Смех у него был мягкий, приятный, и лицо и глаза мгновенно преобразились. — Тогда идите.

Летчик все мешкал у входа. Ему страшно не хотелось оставлять этого человека в холодном блиндаже. Кто знает, что его здесь ждет?

— Может быть, вам папиросы оставить?

— Я не курю. Идите!

Танки двигались глухими лесными дорогами. Прокаленная морозом земля надежно держала их грузную тяжесть, и лишь временами в оврагах да балках приходилось преодолевать еще не окрепшие снежные наметы. Сплошной линии траншей в этом районе не было; противник «сидел» по деревням в опорных пунктах — в стыках между ними целую дивизию провести можно, — и капитан уже не сомневался в благополучном исходе дела. Недаром в штабе его считали самым «везучим».

Капитан Савелов не знал ни штурмбанфюрера Хартунга, ни его «теории», развитой на основе тезиса Клаузевица: военные планы, в которых есть место для неожиданностей, могут привести к катастрофе. Не зная ничего этого, капитан тем не менее сразу понял, когда танки на лесной просеке столкнулись с растянувшимся обозом, что случилось как раз то непредвиденное обстоятельство, чего в глубине души он боялся больше всего. Проскочить незамеченным уже не удастся. Он имел строгий приказ: встречи с противником не искать, в бой не ввязываться, отметок на карте не делать. В случае крайней нужды жертвовать машиной прикрытия.

Теперь положение менялось. Обозники, завидев танки с автоматчиками на броне, бросили свои фургоны и разбежались с такой поспешностью, что даже стрелять по ним было бесполезно, — лишь кто-то на головной машине свистнул озорно в два пальца. Танки, расчистив гусеницами дорогу, двинулись дальше, слегка изменив курс.

А в это время от одного немецкого штаба к другому летели тревожные сообщения: «На коммуникациях русские танки». И вот уже по дорогам, подпрыгивая на ухабах, неслись противотанковые пушки, грузовики разгружали пехоту, и цепи автоматчиков прочесывали голые, зябко вздрагивающие перелески. А радисты предупреждающе выстукивали: «На коммуникациях русские танки, на коммуникациях русские танки».

Все теснее сжималось кольцо окружения. Уже не осталось ни одной свободной дороги. Вот тогда командир группы и решил ворваться в деревню, чтобы не подставлять борта вражеским снарядам. Может быть, встреча со своими людьми поможет выяснить обстановку и найдется какой-нибудь выход.

Танки остановились возле магазина, откуда хорошо просматривалась окружающая местность. Сашка подождал, когда откроется люк, и как только появилась голова танкиста в толстом шлеме, он тут же спросил:

— У вас там свободного места не найдется? — и легонько стукнул палкой в железный бок танка.

— Да, парень, тесновато у нас, — посочувствовал танкист. — На пушку верхом тебя не посадишь, да и здесь, пожалуй, не усидишь.

— Усижу, — немедленно заверил Сашка, не обращая внимания на шутливый тон танкиста.

Больше Сашке разговаривать не пришлось. Прибежали бабы, заревели от счастья, вообразив, что пришел желанный час освобождения, и сразу отбили у Сашки танкиста. Бабка Агафья прямо в закопченном чугуне притащила горячую картошку.

— Десяточек снарядов бы вместо этой картошки, — вздохнул танкист, но, чтобы не обидеть бабку, взял одну картофелину и начал есть. Женщины подождали, когда он прожует, и дружно накинулись на него с расспросами. Танкист стал рассказывать о положении на фронте и достал пачку газет. Их тут же расхватали.

Бабка Агафья посмотрела картинки и попросила Лиду:

— Почитай, дочка, что тут написано.

Лида развернула газету, и все увидели Красную площадь. Мавзолей Ленина и две колонны танков, идущих по площади. Наши, советские танки, точно такие, что стоят сейчас здесь, на деревенской улице. На другом снимке сомкнутым строем шагали пехотинцы с полной боевой выкладкой, и члены правительства приветствовали их с трибуны Мавзолея. Родная Москва! Вот она какая, матушка! Женщины жадно слушали, улыбаясь сквозь слезы. Лида читала вслух, чтобы всем было слышно. Голос ее дрожал от волнения.

«На вас смотрит весь мир, как на силу, способную уничтожить грабительские полчища немецких захватчиков. На вас смотрят порабощенные народы Европы, подпавшие под иго немецких захватчиков, как на своих освободителей. Великая освободительная миссия выпала на вашу долю. Будьте же достойны этой миссии! Война, которую вы ведете, есть война освободительная, война справедливая. Пусть вдохновляет вас в этой войне мужественный образ наших