Шрифт:
Закладка:
Торопливо спустившись с дерева, он завернулся в плащ и постоял некоторое время, желая, чтобы у него был стилет. Испытав его на ногте большого пальца, он обнаружил, что стилет обладает гораздо более приятным нравом, чем он сам: это был острый толедский клинок, достаточно острый, чтобы разрубить зайца. Чтобы настроиться на предстоящую смертельную работу, дон начал думать о даме, с которой однажды повстречался – прекрасной донне Лавака, возлюбленной Эль Торо-Бланко. Взвинтив таким способом свою кастильскую душу до высшей степени ревности, он почувствовал себя совершенно неотразимым и двинулся к двум головорезам, ловко спрятав стилет в ниспадающем рукаве. Выражение его лица было враждебным, поступь уверенной, кончик носа вздернут – да что там говорить, он выглядел просто несгибаемым. Дон Стегальдо собрал все силы и вышел на тропу войны. Лес дрожал от его поступи, земля под его пятой проваливалась, словно тонкий лед. Птицы, звери, пресмыкающиеся и браконьеры в страхе разбегались направо и налево. Он налетел на ничего не подозревавших убийц, словно испанская лавина средней интенсивности.
– Señores! – громогласно воскликнул он, пугающе оскалившись и распространяя легкий запах чеснока. – Читайте «Отче наш» как можно быстрее. Жить вам осталось всего десять минут. Есть у кого-нибудь из вас часы?
Видели бы вы виноватый испуг, появившийся на лицах двух грешников, словно внезапный снег, припорошивший два горных пика. В присутствии Смерти Преступление содрогнулось и съежилось. Совесть в ужасе стояла перед Возмездием. Напрасно злодеи пытались говорить; их дрожащие языки сотрясали воздух лишь слабыми словами мольбы, а потом прилипли к нёбу. Две пары крепких колен в вязаных подтяжках безвольно согнулись под грузом воплощенного злодейства, которое неустойчиво раскачивалось сверху. Сжав руки и заливаясь слезами, злодеи молча молились. В этот момент сидевший неподалеку американский джентльмен, положив ноги на гнилой дубовый пень, откинулся на спинку стула, отложил газету и принялся за недоеденный яблочный пирог. Один взгляд на название газеты, на это спокойное угловатое лицо, прикрытое полумесяцем хрустящей корочки пирога – и дон Стегальдо Кровоза завертелся и зашатался, словно уставший волчок. Он в недоумении закрыл глаза рукой и тяжело опустился на землю!
– Спасены! Спасены! – завопили кающиеся заговорщики, вскакивая на ноги. Глубины леса пошептались между собой, и склон дальнего холма эхом вернул их слова.
– Спасены! – пели скалы.
– Спасены! – радостно чирикали птицы в ветвях над их головами.
– Спасены! – говорил заяц, которого легко разрубил бы стилет дона Стегальдо Кровозы и который неловко, но уверенно скакал вокруг.
В объяснениях нет нужды. Американский джентльмен был корреспондентом газеты New York Herald. Довольно хорошо известно, что без его пристального взгляда не может произойти ни одно значительное событие, а его внимание было целиком сосредоточено на яблочном пироге!
Вот так испанской мести не дали свершиться.
Когда я служил в «Банке займов и скидок» (сказал мистер Эпплгарт с улыбкой, которая у него обычно предваряла хорошую историю), там был еще один клерк по фамилии Деннисон – тихий, молчаливый, само воплощение правды, и мы все его очень любили. Он всегда носил траурный креп на шляпе, и когда его однажды спросили, кого он оплакивает, он ответил, что носит траур по жене, и нам показалось, что он очень разволновался. Мы все с максимальной деликатностью выразили ему сочувствие и больше разговоры на эту тему не поднимали. Через несколько недель после этого он, казалось, достиг той стадии горя, когда облегчение приносят разговоры о потере и беседы о покойном с сочувствующими друзьями, так как однажды он сам заговорил о своей утрате и об ужасной беде, в результате которой его жена лишилась своей головы!
Это пробудило в нас ужасное любопытство, но мы, конечно, держали себя в руках, надеясь, что он сообщит нам какую-нибудь еще информацию об этом необычном несчастье; однако дни шли за днями, а он больше не возвращался к этому вопросу, и мы уже просто сгорали от любопытства. Однажды вечером, после того как Деннисон ушел, мы устроили нечто вроде политического собрания на эту тему, на котором предлагали все возможные и невозможные способы обезглавливания, в результате которых миссис Деннисон могла встретить столь необычайный конец. С сожалением добавлю, что мы до такой степени позабыли о мрачном характере этого события, что даже делали небольшие ставки на то, каким образом это произошло, было ли это событие случайным или предварительно обдуманным, участвовала ли она в этом сама, или же к этому привели обстоятельства неконтролируемой силы. Конечно, все это были лишь догадки, однако с этого момента Деннисон, будучи хранителем секрета, на который мы сделали ставки наличными, стал объектом более пристального интереса. Но дело было не только в наших ставках – нас снедало любопытство и желание узнать правду ради самой правды. Каждый из нас решил попытаться каким-то образом узнать этот страшный секрет, и в этом мы проявили чудесную изобретательность. Мы прибегали ко всяческим благочестивым уловкам, чтобы заставить беднягу Деннисона раскрыть тайну. Тысячами косвенных способов мы старались заманить его в ловушку и вынудить его все нам рассказать. История, литература, поэзия – все было пущено в ход; все, кто когда-либо оплакивал потерю головы – от Голиафа до Карла I и Сэма Спиггера (местной знаменитости, у которого голова попала в мельничный механизм) – получили свою долю внимания в рабочие часы. Регулярность, с которой мы поднимали эту тему, и упрямство, с которым мы ее придерживались, чуть было не довели нас всех до увольнения: однажды владелец банка вышел из своего отдельного кабинета и сообщил нам, что, если мы дорожим своими должностями, сохранить их нам поможет тема повешения. Он прибавил, что при выборе подчиненных всегда обращал внимание на их способность поддержать разговор, однако иногда разнообразие в темах беседы столь же желательно, как и исчерпывающее освещение лишь одной из них.
Во время всех этих дискуссий Деннисон, хоть и продемонстрировал изначально особый интерес к этой теме и не уклонялся от участия в беседе, словно бы так ни разу и не понял, что все это имеет к нему какое-то отношение. Его честная, искренняя натура была совершенно неспособна уловить личное значение этой темы. Стало ясно, что лишь четко заданный вопрос позволит нам получить ту информацию, которую мы так жаждали узнать, и как-то вечером мы решили тянуть жребий, чтобы определить того, кто задаст этот вопрос. Выбор пал на меня.
На следующее утро мы пришли в банк чуть раньше обычного и с нетерпением ждали, пока придет Деннисон, а двери банка откроются – он всегда приходил точно к открытию. Когда Деннисон вошел в контору, обаятельно кланяясь всем клеркам по пути к своему рабочему столу, я подошел к нему и тепло пожал ему руку. В ту же секунду все принялись писать и считать с необычайным пылом, словно в этот момент они думали о чем угодно, только не о голове жены Деннисона.
– О, Деннисон, – начал я как мог беззаботно, – кстати об обезглавливании: есть кое-что, о чем я хотел бы вас спросить. Я уже несколько раз собирался это сделать, но все время забывал. Вы, конечно же, извините меня, если это невежливый вопрос.
