не был похож ни на что.

Пикап затормозил. Между больших плит, которыми выложили площадь перед храмом, тут и там пробивалась трава. Вокруг здания росли высокие пальмы. По ведущим к дверям ступеням, обтёсанным дождями и временем, важно расхаживали павлины. Это немного удивило Биркина: насколько он помнил, павлины водятся только в Индии и Индокитае. Что им делать посреди Африки?

А может, он просто что-то путал… не важно. Жест водителя был красноречив: нужно пониматься по лестнице, идти внутрь. И Биркин пошёл.

Подъём вышел тяжёлым: старость — не радость. Ещё вчера Лев Яковлевич был мужчиной в отличной форме. Три километра пробегал на уровне спортивного разряда, жал от груди центнер. А теперь? Да из него песок сыпется сильнее, чем из этих ветхих стен! Ноги свинцовые, сердце колет, одышка, перед глазами круги… каким-то чудом старик добрался до дверей храма. Что они распахнулись сами — Льва Яковлевича уже не удивило. Он шагнул в сырую, прохладную тьму.

Света внутри почти не было: Биркин шёл, ориентируясь на слабые очертания коридора, и лишь молился, чтобы под ноги не попался какой-нибудь камень. Если упадёт — уже не встанет… Слышалось, как где-то вдалеке журчит вода. А ещё негромко пели птицы: высоко-высоко над головой.

Наконец Биркин вошёл в огромный зал: пыльный, захламлённый, полутёмный. Именно он был накрыт тем величественным куполом, и своды терялись во тьме — не разглядишь снизу. Посреди зала имелась небольшая платформа, застеленная ярким ковром: с трёх сторон к ней тянулись ступени. На подиуме, скрестив ноги, восседал человек.

Это был невероятно жирный негр, кажется — ещё и огромного роста, но определить его уверенно представлялось сложным. Исполинская текучая фигура напомнила Биркину то ли борца сумо, то ли Джаббу Хатта из «Звёздных войн». Незнакомец весь был увешан золотыми цепями, серьгами и перстнями, словно древний идол.

Негр поднял веки, и оказалось, что его глаза в полутьме горят ярче золота. Это были глаза кого-то очень древнего, очень сильного и очень мудрого.

— Поднимись, Лев.

В отличие от водителя, Папа Андрэ говорил с ним по-французски. Что ж: после лестницы эти несколько ступенек уже не пугают…

— Лев, ты знаешь слово «сядь»?

— Да.

— Ну так сядь.

Биркин повиновался: сел на разноцветный ковёр по-турецки. Папа Андрэ долго рассматривал своего гостя, не произнося ни слова. Да, он не представлялся — но ведь тут всё очевидно. А ещё Биркин безо всяких слов понимал, кто Папа Андрэ такой. Об этом словно шептали на ухо, подсказывали:

— Колдун…

— Властелин времени…

— Король и чародей…

Вот оно что. Вчера Биркин, конечно, не поверил бы в подобную чушь. Теперь ему оставалось верить во что угодно, если это даёт хоть какую-то надежду. Потому что внезапно умереть — грустно, а вот внезапно состариться… прежде Биркин и не представлял, насколько это хуже. Словно всю жизнь, все планы, мечты, надежды — вытащили из кармана, как кошелёк в трамвае.

Ты в один миг потерял всё. И что самое страшное, ты по-прежнему жив.

— Так вы повелеваете временем? — Биркин всё-таки решился заговорить первым.

— К сожалению, не я один.

Папа Андрэ пошевелил своими необъятными телесами, устроился поудобнее: видимо, что-то у него от долгого сидения здесь затекло.

— Лугаве обокрал тебя. Он похитил твоё время. Отобрал твою жизнь.

— Лугаве?!

— А ты удивлён?

Биркин мог бы сказать о Лугаве очень много разных вещей. В том числе — крайне неприятных и таких, о которых мало кто ещё на свете догадывался. Но на полном серьёзе представить его колдуном?

— Я не удивлён, но…

— Ты никогда не задумывался, почему Лугаве так моложав, энергичен, силён? Он едва-едва выглядит на шестьдесят, хотя уже разменял девяносто. Он бодрее иных твоих одноклассников. Да, Лугаве ворует людское время, и ты видел лишь один способ, которым это происходит. Так он поддерживает молодость. Так он поддерживает свои силы. Так он правит. Время — единственный в мире невосполнимый ресурс. Единственная необратимая сила. Единственная высшая ценность.

Сколь безумно ни звучали бы слова Папы Андрэ, в них был смысл. Эта история объясняла и странное, ужасное происшествие с Биркиным — и всё, что давно занимало его относительно Лугаве. Причины, по которым диктатору всё сходит с рук. Да и, чёрт побери, внешность!

— Ваш человек сказал, что вы можете помочь. Вы… вы меня омолодите?

— Ты плохо слушал, Лев. Я же сказал: время необратимо и невосполнимо. Даже я не могу вернуть то, что украл Лугаве. Но правда: я стремлюсь помогать таким, как ты. Далеко не всегда это возможно, но я стараюсь. Видишь ли, Лев, мы с тобой похожи. Оба стремимся сделать мир лучше — и оба не в силах избавить его от зла полностью. Я отчасти не могу, отчасти не желаю противостоять самому Лугаве. Тебе ни к чему знать причины: не поймёшь. А что до помощи… вернуть молодость обратно? Нет. Я предлагаю нечто иное.

— Что?

— Я могу вернуть тебя в начало жизни. Дать прожить её заново.

— То есть… как бы… обнулить, что ли?

Именно такое выражение пришло в голову Биркину: человеку с техническим образованием, программисту.

— Можно выразиться и так. Ты вернёшься в самое начало. И что важно — будешь помнить всё, что узнал до сих пор. Весь твой опыт, все твои знания… останутся. Будут при тебе с младенчества. Согласись, это сулит большие возможности, но речь не о даре. Это… компенсация.

— Компенсация за что?

Андрэ посмотрел Льву Яковлевичу в глаза. Сделалось жутковато.

— Не пытайся восстановить прежний ход событий. Не пытайся спасти жертв Лугаве и отомстить ему. Не лезь в эту историю повторно. Поверь: ничего, кроме горя и ужаса, это не принесёт. Как тебе, так и другим. Хорошенько запомни мои слова, Лев, потому что горько пожалеешь, если забудешь их. Итак, ты согласен на мои условия? Каково твоё решение, дорогой?

Биркин не очень долго думал над ответом.

IV

— Печальная необходимость постоянно маскировать свои программные принципы, так тяготившая коммунистов прежде, вновь не сулит их детищу счастливого долголетия. Владимир Кара-Мурза для программы «Итоги»…

(Репортаж о намерениях КПРФ сплотить