Мы прошли к Ангаре, чтобы посмотреть, как всплывает донный лед. В воде дрожали белые облака. Шуга уже прошла, но там, в речной глубине, шла таинственная весенняя работа. С плеском и фырканьем выскакивали на поверхность огромные глыбы льда, оторванные течением от донных валунов.

Каждый раз, когда выскакивала льдина, Галочка вздрагивала и прижималась К Жоркиному плечу. И каждый раз я ощущал укол ревности. Мне нравилась Галочка.

— Ну-ка, щелкни, — попросил Жорка и протянул мне «ФЭД».

Потом в разгаре душного сибирского лета ко мне пришла заплаканная Галочка и сказала, что Жорка не хочет с ней встречаться, чтобы не ссориться со мной и не нарушать дружбу. Она просила меня поговорить с Жоркой. Я поговорил, а Жорка оборвал меня и назвал слюнтяем. Такой уж он был странный и резкий парень. С Галочкой никто из нас больше не виделся. А снимок остался у Жорки. Эх, Жорка…

Я нагнулся, чтобы подравнять холмик, и заметил, что моей заботы не требуется. Кто-то следил за могилой. У обелиска лежал букетик подснежников.

Случается так в осенние дни, когда первые заморозки сменяются оттепелью, что вновь зацветают подснежники, обманутые возвращением солнца. Я поднял букет. Тонкие мохнатые стебли были перевязаны голубой ниткой. Цветы еще не успели завянуть. Кто-то совсем недавно принес их сюда. Неведомый друг.

Кроме девушки в коричневом полушубке, я никого не видел на кладбище. Может быть, она как раз и есть тот человек, которому я могу довериться и разорвать, наконец, завесу одиночества, встретившую меня в чуждом, неуютном Козинске?

Она, наверно, знала Жорку, многое может рассказать…

Одним прыжком перемахиваю через изгородь и скатываюсь с откоса к мостику. Шоссе лежит впереди ровное, как линейка, поблескивая под солнцем, и далеко, у ворот автобазы, я вижу тоненькую фигурку девушки. Теперь уж я не потеряю ее.

С грохотом, высекая искры цепью заземления, меня обгоняет бензовоз. Девушка поднимает руку. Машина тормозит, раскрывается дверца, и через минуту на шоссе нет ни девушки, ни бензовоза.

Кто она? Где ее искать? Я останавливаюсь, чтобы перевести дыхание. Занавес неожиданно опустился, поставив точку в этой короткой немой сцене. Я снова один…

Букет подснежников

— Интеллигенция! — ревет зычный голос. — Вставай материальные ценности производить!

Кулаками растираю глаза и, наконец, вижу перед собой долговязого парня в кожанке. Ага, Петюк.

Одеваюсь с виноватой поспешностью. Мой наставник насвистывает и крутит транзистор.

На улице льет дождь. Еще совсем темно. Ни гор, ни неба, ни дороги — ничего не видно.

Рядом с избой, светя подфарниками, дружелюбно рычит новенький ЗИЛ. В кабине пахнет краской. Диктор из пластмассового ящичка, висящего на боку у Петюка, рассказывает об урожае мандаринов.

В лучах фар несутся косые струйки дождя. Петюк ведет машину на большой скорости, уверенно и дерзко.

У диспетчерской мы останавливаемся, и я иду вместе с Петюком посмотреть, как здесь оформляют документы.

У окошка толпятся шоферы в замасленных спецовках, воздух насыщен запахом бензина и табака. Петюк со своей курточкой и транзистором здесь прямо-таки «стиляга». Кого-то он хлопает по плечу, кому-то сдвигает на нос кепку, но многие не здороваются с ним. Завистники, наверно.

Петюк протискивается через толпу и через несколько минут возвращается с путевым листом.

— Поехали!

— Петюк везде без мыла пролезет, — бросают из очереди.

Мой наставник оборачивается: кто подал реплику? Это молодой парень, румяный, широкоплечий, со спокойным и умным лицом. Петюк выходит из диспетчерской, не ответив.

На погрузочной площадке мы цепляем к нашему тягачу полуприцеп, на котором, привязанный тросами, стоит трактор. Уже светает, когда выезжаем на шоссе. Темные горы проступают из сетки дождя. Дорога, вся в свинцовых лужах, ведет машину все выше к перевалу. Щетки смахивают морось со стекла.

Здорово это — снова вернуться к баранке. Забываются все вчерашние неурядицы. Я люблю автомобили, и езду, и дорогу, бегущую под колеса. Кажется в такие минуты, что нет ничего, чего бы не мог совершить. Ты хозяин всего окружающего — рек, полей, гор, деревень, встречающихся на пути.

Не зря Жорка так ценил свою профессию и остался ей верен до конца…

— Эй, Василий! — толкает локтем Петюк. — Гляди, примечай, ведь сам ездить будешь.

ЗИЛ лезет в гору. Петюк утопил педаль акселератора, но двигатель задыхается, пора переходить на низшую передачу. Петюк бесшумно, с короткой прогазовочкой, переключает рычаг. Ни рывка, ни скрежета. В кошачьих ловких движениях чувствуется большой мастер.

Слева от нас проплывает скальная стена, облитая дождем. Справа — грязная обочина, уставленная деревянными столбиками, а за столбиками — обрыв. Кажется, что там, в низине, плещется холодное сизое море.

Телеграфные столбы тянутся с откоса, видны только чашечки изоляторов, заглядывающие на шоссе, как белые цветы.

Петюк ведет тягач у самого края обрыва.

— Новички стараются тут к скале прижаться, — объясняет Петюк, косо взглянув на меня. — А зря. Сверху, с поворота, может встречный выкатиться. Тогда не разминуться, и…

Он кивает в сторону туманного ущелья.

Путешествие по тракту сливается для меня в бесконечную, как сама дорога, ленту. Часы идут за часами, ревет двигатель, а Петюк, не зная усталости, гонит и гонит тягач вперед, к далекой, скрытой за горами стройке.

Такой тракт я вижу впервые. Изломанный, узкий, выбитый, он вьется вдоль бурных рек, вдоль ущелий, описывает немыслимые зигзаги между скальных обломков, падает в распадки, снова круто лезет на перевалы. Иногда, взглянув вниз, на крохотную речушку, чувствуешь себя циркачом, который взобрался под самый купол.

Небо светлеет. Дождь кончился, облака поднялись. Теперь можно рассмотреть горы. Здесь, на высоте, они поросли мохнатым, кряжистым кедровником. Валуны присыпаны ослепительно чистым снегом. Сколько света и воздуха!

Мы вступаем в высотное царство зимы.

Движение словно замедлилось — открылись просторы, среди которых скорость нашего ЗИЛа неприметна. Капли дождя на стекле превратились в ледяные катышки. Теплый, окутанный дождем Козинск далеко внизу.

Петюк надевает на капот ярко-красный, издали приметный чехол.

Ползем на перевал. Мотор поет надсадливо, со стоном. Зилок не приспособлен к горным дорогам. Ему взвалили на плечи слишком тяжелый груз: иди! И он идет. Задыхается, стонет и идет. Надо.

Внезапно двигатель взвывает. Пробуксовка.

— Цепи неохота надевать, — цедит Петюк. — Подсыпь песочку!

Я выскакиваю на дорогу, покрытую коркой льда. Ноги разъезжаются. Тут пригодились бы альпинистские ботинки.

Склон, к которому подползли, буксуя, задние колеса, довольно крут. Торопясь, я вытаскиваю из-за кабины ковшовую лопату. По обочинам, как муравейники, высятся остроконечные кучи песка, предусмотрительно запасенные с лета.

Петюк плавно, чтобы не разбросать песок, трогает машину. Я иду рядом и ожесточенно