Я, обмочив губы в чае и зашипев — лютый кипяток! — кивнула, потом поморщилась, потом вздохнула. На тот момент, вероятно, отказали бы и Вершкову-князю, мать без всякий сомнений расширила горизонты поиска женихов аж до столицы, Вера спутала ей все карты, вот только как?

— Закономерный, князь. Мои родители видели для меня партию несколько лучше, чем незаконнорожденный сын, князь он или не князь.

— Они согласились на ваш брак с Григорием, — чуть помолчав, заметил Вышеградский. — Григорий признался после, что у них не было выхода, простите, Вера Андреевна, вы сами просили меня об откровенности.

Так вот что взбесило мать, хмыкнула я и не стала скрывать ухмылку от князя: Вера пренебрегла девичьей честью, наверное, специально, чтобы родители волей-неволей выдали дочь за совратившего ее негодяя. Однако Вера была не так и глупа, или это была не ее многоходовочка, а подлеца-кавалера.

— А Вершков?

— К моей сестре он сватался, уже став князем. Естественно, я отказал. Наш род неподходящ для мезальянса.

Не упрекнуть Вышеградского после того, как мои полунищие родители рассуждали точно так же. У Вышеградских галерея почтенных предков, накопленный за сотни лет капитал, заслуги перед короной, у Ворониных ни шиша, но планка была выставлена, раз Веру выдали за ничтожество исключительно после того, как она ему отдала «самое дорогое». Ха-ха, предсказуемо, лишь бы в итоге не родились «байстрюки».

— А ваша сестра? Она как восприняла и сватовство, и ваш отказ?

— Она была фраппирована, — князь отставил пустую чашку, протянул руку к звонку, и я как-то случайно и без намерения остановила его коротким прикосновением. Фраппирован оказался князь, я обругала себя за несдержанность. Князь не милейшие мои купцы, как бы ни нравилось мне общество торгового и мастерового сословия, среди аристократии надо держать в узде свой вольный нрав. — Свет оценил сватовство Вершкова неоднозначно, кто-то считал, что таким образом он наносит мне оскорбление, но поводов думать, что намеренно, ни у кого не нашлось. Что до моей сестры, она, конечно, нашла это дерзостью с его стороны.

Поэтому мелкая дрянь и заткнулась, приняв на свой счет то, что я никак не имела в виду. Пошлая сделка, договоренности, деньги… но хорошо, что этого не слышал сам Вышеградский. Княжна вряд ли выплакалась ему в жилетку, сидит, пережевывает в одиночестве нанесенный мной подлый удар.

Лукея сказала, что Вершков князь так себе — и теперь смысл ее слов понятен, но она же добавила, что партия он богатая, а Вышеградскому не угодил. Но дворовая баба могла подразумевать что угодно, мне требовалась конкретика, потому что я устала жить среди полумер, полуслов и полунамерений.

— Григорий рассказывал про сватовство, — я уставилась в потолок, словно припоминая, — он был о Вершкове нелестного мнения, может быть, это мнение — следствие соперничества из-за меня… Но Вершков все же богат и титулован, я бедна и простая дворянка, мне сложно понять ваши помыслы, князь.

Неплохо у меня язык подвешен, когда мне нужно уболтать человека из наивысшего общества, но даже гордость не повод сидеть с настолько самодовольным лицом, Вера, держи марку. Князь, воспользовавшись шансом, вызвал слугу, и тот, шевеля усами, налил еще чаю. Я сжала кулаки — твое сиятельство, у меня не лопнет по швам гордость тебе плеснуть, и дело не в шовинизме, но если ты не умеешь завязывать себе штаны, попроси хоть кого, у кого руки растут из нужного места!

Усатый Казимир меня злил. Возможно, я смертельно устала и каждого лишнего человека тянуло удавить. Казимир, не подозревая за мной никакого коварства, скрылся, Вышеградский перевел утомленный взгляд на меня.

— Покойный Вершков мог передать титул племяннику, а предпочел внебрачного сына — предполагаю, племянник сам отказался, поскольку долги Вершкова много больше, чем долги Григория. Имение заложено несколько раз, сумма залога давно превысила стоимость, если я верно помню, к осени имение вернется в казну… если ничего не изменится.

Моих поверхностных знаний истории государства и права, а также местной истории, не хватало. Даже с учетом того, что здесь общество развивалось иначе, в том числе из-за отсутствия войн, революций, восстаний и цареубийств, и многое было реализовано проще, чем в знакомой мне хоть кое-как истории моего мира, я не понимала, о чем он говорит.

— Дед Вершкова получил титул за заслуги перед империей, имение как обеспечение титула выделено из казенных земель, крестьяне тоже казенные, — объяснил князь, видя мое замешательство. — Нынешний князь Вершков лишится не только денег, но и титула. Брак с кем-то вроде моей сестры мог спасти положение.

Что же, в этом есть свой резон, и я посочувствовала Вершкову. Не особо, без души, но я не хотела бы оказаться на его месте. Но зачем ему я, зачем ему двор, не может же он хвататься за соломинку в лице изгнанной с позором нищей вдовы, или я чего-то не знаю.

А я не знаю, и что самое скверное, этого может не знать и князь.

Я помолчала, раздумывая, стоит ли давить на Вышеградского или он поведал мне и без того более чем достаточно. Если — когда — я продолжу общение с ним, хочу я этого или нет, он вспомнит еще что-то важное, мельком, вскользь, то, что существенным он сам не считает.

— Театр, князь, помните? — перевела я тему так внезапно, что князь чуть тарталетку не уронил мимо тарелки. — Григорий потребовал долговые расписки, чтобы вы ни на что не претендовали. Он брал в аренду театр на год, ставил свои пьесы…

Я убеждена, что так и было, иначе незачем арендовать помещение. Конкуренция сожрала и перемолола все, что написал Григорий, в театре этого времени она зашкаливающе высока. Люди будут платить, лишь когда я отсеку от аудитории лишнее. Гендерное и возрастное разделение искусства — маркетинг, и как много людей сколотили себе капиталы, превращая доброе-вечное в востребованный продукт. На встречи с читателями являлись почтенные старички и уставшие полные дамы, приводившие с собой фактурных, харизматичных исполнителей. Авторы обоих полов писали для обоих полов под мужскими и женскими псевдонимами, актеры играли роли одухотворенных писательниц любовного фэнтези, суровых фантастов-многосерийников, бывших прокуроров, ныне клепающих повести про ментов, и юных красоток, прославившихся янг-эдалт.

Выйдет ли из Вышеградского автор романов?

— Вам нравились его стихи, Вера Андреевна, — князь поднялся, и я напряглась — куда это он, я не договорила. — И