в итоге не дал Виталине ничего нового, лишь понимание, что от свидетеля она признаний не дождется. Следователь сама не осознавала, почему она приняла такое решение в тот раз. Может быть, хотела показать свою добрую волю, а может, побоялась, что свидетель замкнется и вообще не даст никаких показаний, потому посчитала, что в кабинете будет спокойнее. Удалила из него своих помощников, подготовилась, как ей казалось, но эффекта от своих действий не добилась совсем.

Теперь лейтенанты стояли за зеркальным стеклом, в помещении для наблюдения с включенным ресивером, который ловил каждый шорох в комнате с холодным светом и камерой, записывающей все происходящее. За столом напротив друг друга сидели Дрозд и помощник Исая Елена. Она пришла по повестке за полчаса до обозначенного в ней времени, одетая в офисный костюм, аккуратная, ничего лишнего, при этом держалась спокойно, немного задумчиво. На стуле сидела ровно. Смотрела прямо в глаза. Ее веки лишь слегка дрогнули, когда следователь помимо звания указала свое полное имя, отчество и фамилию.

Все начиналось с формальных вопросов, предъявления фотографий и подтверждения личности главного подозреваемого.

– Как долго вы с ним знакомы? – спросила Дрозд.

– Почти тридцать лет.

– Помните, при каких обстоятельствах вы с ним познакомились?

Елена едва заметно кивнула.

– Я была его лечащим врачом. – И через паузу добавила: – Психиатром, когда Исай находился на принудительном лечении в связи с его психическим расстройством.

Виталина посмотрела в сторону зеркала, пытаясь отправить своим помощникам недовольство их работой. Ведь она двигалась в правильном направлении, когда посылала Сему и Шуру по лечебницам для душевнобольных, но они приносили не ту информацию. Нужно было копнуть глубже. Тем более если он находился на принудительном, в архивах должны были сохраниться отпечатки его пальцев. Да – почти тридцать лет назад, да – могли загрузить не все архивы, да – девяностые прошлого столетия – мутная эра, в которой могло исчезнуть все, но хоть какую-то зацепку они могли принести!

– Какое у него заболевание?

Виталина понимала, что женщина напротив вполне могла отказаться отвечать на такой вопрос. Если им так необходимо знать, они должны отправить официальную бумагу. Закон о неразглашении врачебной тайны в психиатрии содержит четкую последовательность действий по работе с органами правопорядка. С другой стороны, Дрозд знала, что Елена уже много лет не работает по специальности, потому в такой ситуации ей не нужно было опасаться последствий. Разве что она могла пойти на принцип. Из психологии Дрозд знала о деонтологической этике, но также знала из когнитивистики о «проблеме вагонетки», когда человеку необходимо выбрать меньшее из двух зол по отношению к окружающим и совершить активные действия по причинению вреда. Задавая вопрос, Дрозд не знала одного – что в голове у Елены.

– У него шизофрения, – ответила та, прервав мысли следователя, – параноидная форма. Депрессивный синдром. – Она задумалась на секунду и добавила: – По крайней мере, был. Шубообразный тип течения. Лекарственная ремиссия. – Потом, подумав, поправилась: – По крайней мере, была. В смысле ремиссия, – пояснила она.

Дрозд не скрывала своего удивления и попросила подробностей, при этом, чтобы женщина напротив не увиливала от ответа, не забыла упомянуть, что она бакалавр психологии и помнит, что такое расстройство вряд ли позволит человеку руководить большой компанией.

Елена слегка улыбнулась, и в ее взгляде следователь заметила легкое снисхождение, которое замечала в глазах матери. Дрозд действительно по возрасту годилась ей в дочери. Она автоматически бросила взгляд на бумаги, хотя и без них помнила, что Елена старше ее маман на три года.

– Ну, шизофрения шизофрении рознь. Начнем с того, что в настоящее время такое заболевание рассматривается как группа психических расстройств, которые объединены определенными признаками. А там, где группа, там полиморфизм и неоднородность.

Елена замолчала, словно решила, что ответила на вопрос, а Дрозд смотрела на нее пристально, ожидая продолжения. Елена не выдержала молчания первой:

– Что еще? Да, теоретически в итоге при таком заболевании происходит, по-простому говоря, распад личности из-за нарушений в сфере мышления, восприятия и эмоций, вследствие чего наступает полное и невозобновимое нарушение волевой деятельности. Но это все в теории. А по большому счету, все зависит от многих факторов, типа течения, например, или курабельности.

– Чего, простите? – уточнила следователь.

– Ответа на лекарственную терапию, – пояснила бывший врач. – Да много чего еще, опять же, острота начала. Чем острее начинается заболевание, тем благоприятнее прогноз, к примеру.

Следователь подумала, что курс клинической психологии в университете у нее был достаточно краток или она мало уделила ему внимания. Потому уточнила, что означает «острота начала» и какая она была у подозреваемого. Елена ответила ей взглядом, в котором читалось легкое недоумение. Дрозд уловила его, а может, в нем и не было ничего похожего, но Виталина увидела в нем именно такое состояние недопонимания. Она вдруг подумала, что сейчас Елена не знает, зачем Дрозд задала такой вопрос, и наверняка сомневается в ее компетентности как профессионала. Потом вспомнила, что себя нужно останавливать в минуты, когда чувствуешь неуверенность, и просто повторить уже сказанное.

Но повторять снова не пришлось. Елена продолжила первой и рассказала, что острее, наверное, не видела за всю свою последующую, не такую уж и долгую практику. Упомянула, что через несколько лет после освобождения Исая от принудительного пребывания в стационаре она ушла к нему работать. И снова вернулась к состоянию болезни Исая. Сказала, что для нее самой его состояние было ужасом. Следователь заметила по тону, что женщина действительно включила эмоции, в которых читалась боль. Может быть, она чувствовала свою вину за то, что не распознала вовремя маньяка, или еще что-то, но оживившись Елена стала описывать то, что она видела, слышала и понимала, когда Исай попал в больницу.

– У него было все, – говорила она бегло, – словно весь учебник психиатрии в одном человеке.

И боль, и счастье, и надежда, но в основном боль. И страх. И ей самой было страшно оттого, что боль души может быть такой сильной. Сторонним наблюдателям может казаться, что все люди такую боль могут пережить, по мнению многих, она существует лишь в воображении. А доктор знала, что именно воображение придает боли ту верхнюю точку, то «несочетание» с жизнью, когда ее невозможно вытерпеть. И когда такая боль живет внутри постоянно, возможно пойти на многое.

– А как складывалась ваша собственная жизнь в тот момент времени? – спросила Дрозд.

Но Елена, словно не заметив вопрос, продолжала говорить об Исае и о том времени, когда он появился в ее жизни.

Она рассказывала, что у Исая сначала был чувственный бред с совершенной разорванностью мышления и