Ответить, что все хорошо — это обесценить разговор с императрицей. Признать же, что все плохо, так расписаться и в собственной дрянной работе и указать государыне, что на закате ее правления, проблем становится больше, чем путей их решений. Потому, как чаще все он и поступал, Безбородко попытался выкрутиться.

— Столь славный задел, что был сделан ранее не даст захиреть России, Ваше Императорское Величество. Но и нет такого государства, чтобы было все хорошо. Вон и французы погрязли в голоде и тонут в крови. Так что ваше правление — это островок благополучия, — сказал Александр Андреевич.

— Ушел от ответа, стервец. Но я прошу прямо: финансы наши сильно расстроены? — Екатерина взяла свою трость, что означало стремление государыни уйти.

— Да, Ваше Величество, — окунулся в омут с головой Безбородко.

Он ждал, что государыня спросил о виновников сего. И что тогда говорить? О ней же, которая только французам опальным раздала более десяти миллионов, или про то, сколько тратит денег Платон Александрович? Нельзя говорить и о казнокрадстве, тем более, что тут не такой уж и безгрешный сам Безбородко.

Но вопросов не возникло.

— Вот держи, Александр Андреевич. Сей опус — нынче возлюбленная книженция сына моего нерадивого. Я прочла, сочла интересным многие выводы. Ты мне расскажешь свое мнение, — Екатерина протянула вице-канцлеру папку с бумагами. — Помни, что сие переписано с тех бумаг, что у Павла, оттого, никто не должен об сим проведать.

Три дня назад удалось перлюстрировать бумаги, которые наследнику Павлу Петровичу принес князь Алексей Борисович Куракин. Мало того, что Павел ранее крайне редко брал от кого бы то ни было прожекты, но, взяв, чаще всего забрасывал чтение. Но в этот раз Павел Петрович зачитывался тем, что было написано в тех бумагах, оберегал их.

Конечно же за Павлом следили. Ныне уже покойный Степан Иванович Шешковский наладил сеть тайных соглядатаев за наследником, чтобы те записывали мысли Павла, описывали его поступки. Екатерина Алексеевна еще сомневалась отдавать власть Александру Павловичу, в обход отца, надеялась на благоразумие Павла Петровича. Ну и важно, чтобы наследник, даже, если по завещанию он уже таковым и не является, не учудил чего. А то возьмет и сбежит. Куда? Да те же австрийцы приняли бы и уже, как сына Петра Великого, Алексея, ни за что не выдали, а играли свою партию с Павлом.

Павел оказался восхищен князем Алексеем Куракиным, говорил о нем, как о мудром, глубоком человеке. При этом разговоры о князе были и за обедом и во время прогулок. Так что такое оставить без внимания Екатерина не могла. А что, если заговор? Может же быть и такое. Она частенько чувствует недомогания, это могут расценить за слабость. А Платошка не опора для трона, он не Григорий Потемкин, или Григорий, но уже Орлов.

Что еще странного, так то, что Алексей Куракин, оказывается, глубокий человек. Екатерина знала князя, как поверхностного и она не могла в этом ошибиться. Куракин же не столько в опале, сколько не справлялся со своими обязанностями, только прожектерствовал. А тут, глубокий! При этом мать знала своего сына. Павел был всяким, но дурака от умного отличал быстро. Да и этот трактат об экономии… Написано мудрено, вместе с тем понятно, грамотно, по делу.

— Читать будешь нынче же, бумаги покинуть Петергоф не должны, — сказала Екатерина Алексеевна, когда Безбородко уже вознамеривался следовать к своему выезду.

— Воля ваша будет исполнена! — сказал Александр Андреевич и, провожаемый лакеем, отправился в выделенную ему комнату.

Три часа понадобилось Безбородко, чтобы понять, что именно написано и насколько это опережает время. Англичане, непременно они, это островитяне настолько сильно заботятся во своих финансах, чтобы писать такие трактаты, да еще и с цифрами, новыми терминами. Именно такие выводы появлялись при чтении первых пяти листов.

Что такое инфляция, из-за чего она бывает, как с ней бороться? Вот главные вопросы, которые ставятся в начале научной работы. После идет анализ ситуации в Российской империи, с полным обоснованием, почему бумажный рубль дешевеет.

«Живем не по средствам», — сделал главный вывод Безбородко.

Двенадцать листов не сильно размашистым почерком были написаны только для того, чтобы сказать ту фразу, о которой подумал вице-канцлер. Безбородко и сам многое из написанного понимал и знал, но тут, словно работа научная.

— Ея Императорское Величество просит ваше сиятельство пройти! — сказал лакей, нарушивший мыслительный процесс у Безбородко.

Граф быстро собрал бумаги, раскиданные по столу, и поспешил к императрице.

— Александр Андреевич, — государыня отвлеклась от чтения какой-то книги и отложила томик. — Я удивлена. Вы же славились тем, что умеете быстро читать. Или те бумаги, что я вам дала уморили вас? Поспали?

Находящиеся рядом с императрицей фрейлины, словно репетируя, три раза в унисон хихикнули.

— Ваше Императорское Величество, это не мог написать князь Алексей Борисович Куракин. Или я плохо знаю сего «мудрого» господина, — сказал Безбородко и понял, что попал в точку.

Вице-канцлер сделал логическое ударение на слове «мудрого» и государыня, поняв сарказм, позволила себе не улыбнуться, но уголки губ Екатерины Алексеевны дрогнули.

Именно это и хотела услышать Екатерина Алексеевна. Она знала всех Куракиных, считала Александра умнейшим из них, но бунтарем, оттого все едино — дурак. А вот за Алексеем Борисовичем никогда деятельного предложения на стол государыни не поступало. Между тем, Безбородко был уже третьим человеком, который читал бумаги. Прежде их увидел Александр Семенович Марков, глава Тайной Экспедиции. Государыня прежде всего хотела исключить версию об иностранном следе трактата.

Что заподозрила государыня? Влияние на Куракина. И тут первое,