Шрифт:
Закладка:
Но Хотэку не был хрупкой принцессой с неизученным божественным даром, за которой заставила присматривать Каннон. Тогда откуда это беспокойство? Норико выдохнула и впервые в жизни по-настоящему пожалела, что не убила ни одной птицы. Столько возможностей было! Сейчас бы полетала над Иноси, может, разглядела бы в толпе этого несносного самурая…
Она тряхнула головой и белкой спустилась с дерева. Не любила эту ки, но рыжим не было равных в древолазании. На земле она вернула прежний облик и пошла к додзё. Рано или поздно он ведь придёт… Наверняка должен прийти.
Устроившись недалеко от входа в тени клёна, Норико свернулась клубочком и стала ждать. Главное – не пропустить и не уснуть. Не стоит Хотэку знать, что она здесь его дожидалась.
Но солнце поднималось всё выше, и дрёма оказалась сильнее. Из сна Норико вырвал звук приближающихся шагов – тот самый, который она хотела услышать. Только надеялась, что услышит издалека, а не когда ноги остановятся у самой её морды.
– Привет, Норико, – он сел рядом, скрестив ноги. – Хорошее место для сна ты выбрала, тоже люблю здесь сидеть.
Неужели даже не отпустит колкость по поводу того, что она его дожидалась? О том, что Хотэку мог этого не понять, Норико себя не обманывала. Она лениво встала, потянулась, зевнула и посмотрела на Хотэку.
– Да, место хорошее. В отличие от тебя.
– Что ты имеешь в виду? – он даже не удивился, только с интересом по-птичьи склонил голову набок.
– Притворялся добрым приятелем, а сам докладывал всё сёгуну.
– Я в отряде сёгуна, моя работа – всё докладывать.
Его невозмутимость раздражала.
– Ты даже не понимаешь, что здесь не так?
– Совсем не понимаю.
– Ну конечно. Всего-то сообщил ему, что у Киоко дар. Что же не сделал приписку о кошке-бакэнэко?
– Я просто делал то, что должен. Сёгун в любом случае узнал бы про дар. Я правда не понимаю, что в этом плохого, – Хотэку улыбнулся, и Норико захотелось когтями содрать эту улыбку с его лица. – Киоко-химэ не скрывала его, она ведь намеревалась показать, мы вместе с ней придумали это представление. И ты бы видела лицо Мэзэхиро-сама, когда он столкнулся взглядом с отражением себя в женской одежде, – он усмехнулся.
Норико, к своему стыду, тоже не сдержала смешок. Но, заметив это, тут же взяла себя в лапы и вернула морде серьёзность.
– Тебе не стоило делать этого без ведома Киоко.
Он задумался и кивнул.
– Пожалуй.
– Ты служишь сёгуну, но сёгун служит семье императора.
– Ты права.
– Значит, ты служишь Киоко.
– Так и есть. Вероятно, стоило сказать ей. Я привык исполнять приказы, а не обдумывать их. Таков путь самурая. Но в твоих словах есть смысл.
– Ты что, соглашаешься со мной? – почему-то это раздражало ещё больше. Она пришла отчитать его, отругать, пристыдить и в конце концов гордо уйти, лелея свою ненависть, но Хотэку, как обычно, нарушил все её планы.
– Да, – просто ответил он. Трудно ненавидеть того, кто признаёт свою вину.
– Ну ты хотя бы извинись, – зло бросила она.
– Я поговорю с Киоко-химэ, – он кивнул. – Я не хочу и не хотел причинить вред принцессе. И, Норико… – Его голос смягчился, стал… ласковее? – Я бы никогда не выдал тебя.
Она угрюмо смотрела на него.
– Никто в здравом уме не наживает себе врагов среди бакэнэко, – он улыбнулся, но затем добавил уже серьёзно: – Я дорожу тобой и не желаю тебе ничего плохого.
– Каннон милостивая, даже поругаться с тобой не выходит, что ты за птиц такой мерзкий… – Норико вздохнула и улеглась обратно. Тревога и злость сменились облегчением, но она не собиралась это признавать.
Он больше ничего не сказал. Норико прикрыла глаза и слушала его спокойное дыхание. Через какое-то время она почувствовала, как он поднимается и уходит. Приоткрыв один глаз, успела заметить, что Хотэку скрылся в тени додзё, после чего довольно прищурилась и с урчанием, которое он уже не мог услышать, позволила себе провалиться в сон.
* * *
Киоко вошла в зал и тут же замерла – на неё была направлена стрела. Безволосый мужчина с длинной чёрной бородой натягивал тетиву и целился в неё. Сердце Киоко бешено заколотилось. Все были правы – война не вымысел, вот она, тихая и незаметная, скрытая в тех, кому они доверяют.
Мгновение, которое она стояла перед стрелой, длилось вечность, но выстрела не последовало. Мужчина держал её на прицеле, но не двигался, тогда Киоко сделала первое, что пришло на ум, – зацепилась за его ки. Этот жизненный поток был странным, неопределённым. Вот он пахнет временем силы, но стоит это понять – и тут же возникают морозные ароматы времени смерти. Эта ки была мягким оперением и в то же время щекотала пальцы тысячей игл.
Миг – она полностью перевоплотилась. Жаль, что без лука в руках… Хотя стрелять из него она всё равно не умеет и вряд ли переняла навык и меткость вместе с чужим телом.
Мужчина даже бровью не повёл. Никакого страха или хотя бы удивления. Всё так же целится в Киоко. Значит, он знает о её даре и был к нему готов… Она осмотрелась – зал был пуст. Нечего использовать против него, негде спрятаться.
Но она же стоит на пороге… Киоко отскочила в сторону и скрылась за стеной. В коридоре было тихо, и только сердце всё так же гулко грохотало в груди. С её прихода прошло всего несколько мгновений, но казалось, будто сменились многие стражи. Кровь стучала в висках, и она отчаянно думала, что же предпринять. Её учили уклоняться от захватов, но не останавливать стрелы. Подобраться к мужчине тоже невозможно. Единственное преимущество, которое она сразу раскрыла, не сработало. Всё, что осталось, – крылья, но какой от них толк в закрытом помещении?
Если не можешь атаковать – остаётся только бежать. С этой мыслью она перевоплотилась в Норико и, оставив одежду на полу коридора, бросилась наружу.
Она даже не успела понять, как выскочила, миновала Иоши, сад, все тропы и остановилась только у входа в тронный зал, куда бежала к отцу.
Что-то произошло. Было слишком шумно, и вовсе не из-за чувствительного кошачьего слуха. Там кто-то кричал. Кто-то плакал.
– Киоко-химэ, – её подхватили на руки. Это был Иоши. И как только успел догнать?
* * *
Иоши уже знал, что ждёт их в тронном зале. Он слышал, о чём кричат и плачут люди, он видел, как оттуда выбегают в слезах служанки, он пытался пробиться через толпу у входа и понимал, что Киоко не стоит на это смотреть. Не сейчас. Не в таком виде и не тогда, когда она даже человеческий облик принять не сможет.
Он прижимал её к себе и ненавидел себя за то, что несёт её туда. Но не сделать этого было бы ещё худшим поступком.
Люди расступались, когда у них хватало сил взглянуть, кто именно пытается пройти внутрь. Он не грубил и не приказывал расходиться. Он мог бы, но знал, что каждый из присутствующих имеет право на скорбь.
Он думал, что она попытается вырваться, когда увидит. Думал, что побежит к телу и будет рядом с ним. Думал, что не сможет забрать её отсюда, и она останется заложницей кошачьего тела в этот жуткий миг, и все будут смотреть, как дочь в облике кошки молчаливо скорбит по отцу…
Император сидел на троне, как ему и полагается. Только голова склонилась на грудь, из которой торчало две стрелы, а поза потеряла всякое величие: император сполз по спинке и обмяк. Рядом дворцовая охрана: стражники, что должны были стоять у входа, и те, что всегда находятся в тронном зале. Все уснули в лужах крови на полу. Все были мертвы. Слуги нерешительно топтались рядом. Кто-то сообщил, что сёгун уже спешит сюда. Значит, скоро придёт отец. Станет ясно, что делать.
Никто не ожидал смерти императора так скоро. Никто не ожидал его насильственной смерти вовсе. Дворец был в смятении.
Она мелко,
