Потому Леший вернул кляп на место и крепко задумался.

— И чего делать станем? — поинтересовался Ворон.

— С центром связываться. Наше дело маленькое…

Еще подумалось, что этими вот наверняка заинтересуются, если не служба безопасности, ибо дело явно не их профиля, то смежники точно. Нет, ну наглость-то какова… средь бела дня людей похищать.

И нелюдей.

А может, и безопасники. Вон, давече, старшина жаловался, что у них планы горят, а времена ныне дюже спокойные, ни заговорщиков, ни изменников, шпионы и те старые, знакомые да прикормленные.

Леший глянул на пленных новым взглядом.

Да, пожалуй, рады им будут. И примут, как родных… ну а там — сами виноваты.

— Леший, — подал голос Залесский-младший, поставленный за дорогой следить. — Там к тебе гости.

— Чего?

— Того… иди, а то опять по болоту ловить будешь.

Леший в ухо палец сунул. Иногда работа артефакта вызывала зуд в ухе, причем зудело обычно прям внутри головы. Не сильно, но раздражающе.

Гости…

Чтоб их… не хватало только.

— Дяденька Леший! — девочка стояла на опушке, там, куда в прошлый раз Леший её вывел.

И опять одна.

Вот… что это за манера, пускать ребенка одного в лес. В этом лесу вон медведи водятся… и плевать, что оборотни, которые человеческое дитя не тронут. Но водятся же! Леший сам видел.

— На от, — Ворон, увязавшийся следом, сунул в руку что-то. — А то от тебя, дуболома, и спасибо не дождешься.

А вот это уже обидно.

В руках Данька держала корзинку. Плетеную. Из лозы. Похожие дед Лешего мастерил. И его учить пытался, только плетение требовало выдержки, а её Лешему никогда не хватало.

— Дяденька Леший… — тонкий детский голосок дрогнул и показалось, что девочка того и гляди расплачется.

А одета…

В прошлый раз Леший на одежду не особо обратил внимания. Не до того было, тут же как-то само бросилось в глаза. Потертые выцветшие штаны с латками, длинная футболка и старенькие босоножки, совсем не подходящие для леса.

— Доброго дня, — сказал Леший, распрямляясь так, чтобы Данька его увидела.

И светлые глазенки её вспыхнули такой радостью, что просто не по себе сделалось. Ему прежде никто так не радовался.

— Здравствуйте, — Данька с трудом удерживала корзину. — А я вот… молочка принесла.

— Спасибо.

Он протянул руку и корзину взял.

Огляделся…

— Да чисто, — отозвался Залесский. — Никого нет.

Мало ли. Может, из людей и никого, а ну как маячок стоит или следящий артефакт, или вовсе дрон с камерами. Хотя камеры помехи выдадут, да и тепловизоры ничего не покажут, маскировка защитит.

Но это не повод нарушать режим.

— Идем, — он протянул Даньке руку. — Не бойся. Недалеко. На опушке…

— Вам нельзя из лесу?

— Можно. Но не люблю, — хмыкнул он. И корзинку перехватил другой рукой. А и вправду тяжелая. Как только унесла? Внутри пластиковая бутылка с молоком. И хлеб.

— Мама пекла, — сказала Данька. — Сегодня. Утром.

— А сама она где?

— Так… на смене. У них дополнительные поставили. А если не прийти, то уволят. И тогда платить будет нечем.

Прозвучало это как-то совсем обреченно.

— И ты одна?

Данька пожала плечами.

— С бабой, только она… — девочка поскребла руку. — Болеет она. И беспокоить неможно…

Сказано это было тихо. И взгляд отвела, будто стесняясь того, что баба эта болеет.

— Вы молочко попробуйте… я сама доила. Корова днем пришла, и вот я…

— Сама?

— Ага… мама научила. Она с фермы уйти не может, а если не подоить, то корова заболеет. А если заболеет, то молока совсем не будет. И тогда будет плохо.

Леший кивнул. В коровах он ничего не смыслил, но что-то подсказывало, что доить их должны не дети.

Молоко оказалось теплым. И сладким, но не приторно, как оно бывает в молочных коктейлях. Скорее уж сладость эта мягкая обволакивала язык и нёбо, успокаивая. И стало вдруг хорошо. И…

— Нам оставь, — раздалось в ухе.

— Я тоже молоко люблю… у нас корова особая. Маме её еще тетушка Анна дала, в приданое… только она уже старенькая совсем.

Девочка вздохнула.

Хлеб тоже оказался совершенно особенным. Да Леший в жизни такого вкусного не едал, чтобы с крепкой хрусткой корочкой, с нутром мягким, темным, пахнущим остро и терпко, не только хлебом, но и травами какими-то.

— Спасибо, — сказал он. — Только больше не ходи. Тут… медведи водятся.

Данька глянула с упреком.

— Не обманывайте.

— Честное слово!

— Вы же ж знаете, что это не медведи, а перевертни. Дяди Стана сыновья. Или он… он, правда, редко туточки бывает. А Семен меня катал!

Леший вспомнил зверя и поежился. Сам бы он на таком покататься не рискнул.

— Я тогда-то думала, что кто-нибудь из них услышит, как зову… а вот вы, — Данька отряхнула руки.

— Леший… — раздалось в ухе. — А поспрошай-ка ты её о местных. Ну, так… для порядку… может, кто еще тут ходит… интересный. Да и в целом расклады бы выяснить.

— Ребенок же, — возразил Леший.

Как-то не виделся ему в Даньке источник информации.

— Плохо ты, Леший, детей знаешь. Они порой видят и примечают побольше взрослых.

Так-то оно так, но… допрашивать её как?

— Представь просто, что с объектом беседуешь. Вежливо, — продолжил Мазин. — И молоко не выхлебай в одну харю!

— И хлеба! — присоединился Ворон. — Я тоже хочу! Чего? Ты свою рожу довольную видел бы…

Леший хмыкнул.

И заговорил.

И что-то даже получилось. Конечно, не совсем, чтобы допрос, но узнал он и вправду много. И чем больше узнавал, тем сильнее крепло желание вмешаться.

Пойти и…

Нельзя.

— Знаешь… — раздался голос Ворона, мрачный донельзя. — Как думаешь, если я своему родственнику наводку дам… это будет серьезным нарушением режима?

— Думаю, что мы доложимся Центру, — говорить такое было тошно до невозможности. — А там… поглядим.

Он вытащил из кармана проволочку, поглядел на Даньку… ненадежно, конечно.

— Давай меняться? Ты мне каплю крови, а я тебе колечко?

Леший закрутил проволочку и, добавив силы, сорвал травинку, мешая одно с другом. Получилось не сказать, чтобы впечатляюще, все же он боевик, а не ювелир,