Шрифт:
Закладка:
Тут сердце болезненно сжалось, а задетая и ущемленная гордость подняла голову. Так хотелось гордо прошагать мимо и показать ему, чурбану бесчувственному, что его слова меня совершенно не задели, но… нет, было больно и страшно. А потом и вообще я поняла, что он не один. Усмехнулась своим горьким мыслями, радуясь, что хотя бы день ради приличия он пережил без ба… женщины. Но, как оказалось, радость моя была недолгой.
Совершенно не вовремя юркнув за угол и оказавшись достаточно близко от места, где замерла парочка, я услышала многозначительное, произнесенное блондинкой:
– Забыли у меня вчера ночью…
“Вчера ночью”...
Вчера.
Ночью.
Эти слова были подобно ножу, со всей силы вбитому в сердце. Дыхание в удушающем захвате перехватили навернувшиеся на глаза слезы, и я, как настоящая “рыбкина”, начала хватать ртом воздух, сдерживая всхлип.
Не знаю, почему по мне так ударила эта фраза. Вполне очевидная, ведь это же Жаров! Не должно было это так на меня подействовать, и тем не менее, стало больно до зубного скрежета. Так, будто мне с размаху влепили пощечину.
Очень больно и невыносимо обидно.
В ночь, когда я призналась ему в любви и он некрасиво практически высмеял мои чувства, Паша – этот неутомимый кутила – поехал к ней. К этой блонди с показа. С высокомерным взглядом и отвратительным вкусом.
Мерзко.
Я с трудом сдержала всхлип и, напрочь забыв обо всем, и о снимках в том числе, подхватила на руки удивительно притихшую Касю, понеслась сломя голову прочь из этого дома, от этого, второй раз вдребезги разбившего мое сердце, мужчины. Который не умеет и не способен ценить и видеть настоящего. И который так и будет всю жизнь вестись вот на таких сплошь искусственных кукол.
Дура! Безмозглая тупая идиотка!
В итоге, к Ксю я вернулась ни с чем и вся в слезах, по второму кругу запустив свою вчерашнюю истерику. Поклявшись себе, что больше даже мысли о Жарове себе не позволю! Пусть он живет своей жизнью, бесконечно меняя своих “рин”! Если вчера у меня еще были сомнения в правильности моего переезда, то сегодня, буквально только что, окончательно и бесповоротно закрылась эта дверь в моей жизни под названием Павел Жаров.
Паша
Всю следующую неделю я буквально зашивался на работе. Новые клиенты, старые договора, реклама, отправки и прочие прелести большого бизнеса, спутниками которого всегда являются отчеты, совещания, планерки, встречи и званые обеды, а нередко и ужины. В общем и целом скучать было некогда. Я хотел отвлечься от ситуации с Рыбкиной? У меня это получилось. Потому что днями в офисе мозг буквально разрывался от режима многозадачности, а вечерами я валился в кровать замертво. А потом опять, все по кругу. Убегал я из дома с рассветом, а возвращался поздно за полночь. Когда нормальные люди, и Влада в том числе, мирно сопели в подушку. Даже Касю было не слышно все эти дни, а смежная дверь как стояла нетронутой, закрытой, но не на ключ, так и стоит.
Перестал ли я думать вообще об этой рыжеволосой занозе? Нет. Вольно или невольно мысли все равно нет-нет, да возвращались к зеленоглазой девчонке. Приходилось отвешивать себе мысленные подзатыльники и напоминать, что я сам поставил точку во всей этой эпопее с “дружбой” с дочерью друга. Не доведет она до добра – так успокаивал я себя и свои желания, терзающие последние семь дней. Кто-то из нас рано или поздно сильно “вляпается”, и лучше пресечь на корню любые поползновения в сторону сердца. Которое, гадина, сжималось, стоило только вспомнить изумрудные глаза, сверкающие озорством, и очаровательную улыбку на лице с веснушками. Оно словно вживую стояло перед глазами! Не такая, как все. Не такая, как многие. Другая. Совершенно. Неповторимая.
Влада-Влада…
Но одно я понял совершенно точно, что к выходным мне стало не хватать Рыбкиной. Сильно. До разъедающей тоски в груди. Ее постоянно несущейся сломя голову жизни, шума, легкого хаоса, что она привносила в мое унылое существование.
В субботу утром я с трудом сдержал себя, чтобы не постучать в смежную дверь и не объявить Владе перемирие. Хотелось. До зубного скрежета. Смотрел на деревяшку, стоя на первой ступеньке лестницы, и прислушивался. За дверью царила совершенная тишина. Глянул на наручные часы, время почти двенадцать, неужели еще спит? Или уже на занятиях? А собака? Почему молчит вечно возмущающаяся на меня Кася?
Странно.
Не помешало бы проверить. Даже если бы Влада оказалась дома и расценила это как “надзор”, но такая тишина напрягала. Я невольно попытался вспомнить, когда вообще последний раз слышал в квартире наверху хоть какое-то движение, и понял: давно. Очень и очень давно. Нужно подняться. Постучать. Просто зайти. Не важно, но нужно. И хочется. Жуть как.
Но тут зазвонил мобильный и совсем некстати отвлек меня, сбивая с мысли и настроя.
А звонил это не кто иной, как Рыбкин старший. Было сильное желание проигнорировать вызов Стаса, тихо злясь на то, что подкинул мне своей “дружеской просьбой” такую св… Владу, полную приключений. Но, вспомнив про то, что Рыбкин горазд на поспешные решения и может подумать, что что-то стряслось, и примчаться, я все-таки нажал на зеленую трубку, отвечая на вызов.
– Паш? Привет.
– Привет, Стас, – прошел на кухню, заварив себе кружку крепкого чая. – Что-то стряслось?
– Да нет, просто звоню узнать, удалось тебе подвезти мою беду до универа? Как она там, что она там? С кем...
Черт! Твою, Паша, мать.
Из головы со всей этой рабочей и личной кутерьмой совершенно вылетело то, что я обещал Рыбкину. А сейчас я и подавно не могу предложить Владе подвезти ее куда-либо. Боюсь, это будет совсем неправильно расценено. Поэтому пришлось сочинять на ходу.
– Все у твоей беды отлично. Парня нет, друзья есть. Учится на юрфаке, исправно ходит на пары. В общем, жизнь у твоей дочери бьет ключом… – меня по голове. Но, положа руку на сердце, я бы в данный момент и не отказался услышать ехидное “дядя Паша” и отчитать малявку за съеденные ее собакой документы.
Мне этого не хватало. Правду говорят, нужно уметь ловить момент.
– Ясно, спасибо, Паш, ты
