Шрифт:
Закладка:
Попробовал было обидчивый Павел I издать указ об уничтожении Преображенской обители, но Ковылин в день ангела преподнес новому московскому обер-полицмейстеру Воейкову большой пирог, начиненный тысячью золотых империалов. Имениннику пирог пришелся по вкусу, и он не торопился с исполнением строжайших государевых распоряжений. Вскоре же, в одну из темных петербургских ночей, нескольким орлам Екатерины попался под руку в императорской спальне сонный император, и Павел I уснул навечно, так и не насытившись своим непререкаемым авторитетом.
Новому императору Ковылин униженно писал, что «давность времени довела строения богаделен и больницу до совершенной ветхости», и просил Александра I взять под свое покровительство престарелых и увечных прихожан Преображенской обители. В ином стиле он вел переписку с министром внутренних дел князем Алексеем Куракиным: «Бога не боишься, князь, печь и недопечь. Московских старообрядцев твоими милостями царь приказал не тревожить. Теперь иногородним нашим братьям попроси тоже».
А тем временем по мощеному монастырскому двору ветхой богадельни бегали злобные псы с кличками Никон, Петр, Павел, Александр. Ворота обители всегда были открыты для беглых крестьян, которые получали здесь новое имя и старую веру. В молельнях, сложенных из мячкинского камня, перед старинными образами горели полупудовые свечи, и мужчины в черных суконных кафтанах, застегивающихся на восемь пуговиц, женщины в черных китайских сарафанах с черными повязками на голове, двуперстно крестясь, крепили свое единство. «Нашими трудами вся русская полиция кормится», — усмехались они в длинных и сухих каменных подвалах, где ровными рядами лежали могущественные золотые и серебряные слитки, стояли сундуки со звонкой монетой, драгоценными камнями.
Ковылин показал, как оборотист и умен русский простолюдин; он создал мужицкую оппозицию правительству, которая, объединив несколько десятков тысяч людей, доказала, что можно и дóлжно жить в равенстве, без кровавых злодеяний, что можно трудиться и пожинать плоды своего труда не благодаря, а вопреки монаршей опеке и руководству дворянства.
Митрополит Московский Платон
(1737–1812)
Избрание в 1730 году Анны Ивановны императрицей мало тронуло душу жителей села Чарушникова, что в сорока верстах от Москвы. Посудачили лишь: какое житье за бабой? Разве изба, бабой срубленная, стоять будет? Земля, бабой вспаханная, хлеб даст? Но вот когда 29 июня 1737 года, в праздник первоверховных апостолов Петра и Павла местный причетчик Георгий Данилов вдруг бросил звонить к утрене и побежал домой, это событие поначалу обескуражило мужиков. Оказалось, ему сообщили радостную весть — жена родила сына. Сочли, что столь редкое стечение обстоятельств при его появлении на свет — восход солнца, благовест к утрене и праздник великих учителей Церкви — предзнаменует последующее величие новорожденного, получившего при крещении имя Петр.
С детских лет будущий первоиерарх России, митрополит Московский, по собственным словам, «любил зело обряды церковные», ибо они возносили душу к красоте несказанной. Мальчик учился в Коломенской семинарии, а когда отца назначили священником в Москву, стал ходить в Славяно-греко-латинскую академию, где принял, по обычаю того времени, фамилию Левшин. О своих школьных годах он вспоминал: «Успевал я не столько от строгости отца, сколько от ласки матери». Уже в двадцать лет он был назначен в академии учителем пиитического класса и греческого языка, отличался истовой набожностью. Однако мать долго противилась вступлению его на стезю иночества, но все же по любви к сыну уступила ему, и в 1758 году Петр Левшин под именем Платона стал монахом Троице-Сергиевой лавры. До сих пор юноша жил в крайней бедности. В лавре же, вспоминал он, каждому монаху ежедневно отпускали бутылку хорошего кагору и штоф пенного вина. Платон, не пивший ничего хмельного, менял его на деньги и скоро смог купить себе шелковую рясу.
Любовь иеромонаха Платона к церковной службе, его дар проповедничества, прекрасный голос и осанистый вид не остались незамеченными. Императрица Екатерина II пригласила его в Петербург, законоучителем к цесаревичу Павлу Петровичу. Можно много говорить о жизни бывшего деревенского паренька при высочайшем дворе, о дружбе с высшими сановниками, которые часто обращались к нему за советом, о полезной деятельности на благо Отечества в Петербурге, а потом на архиерейских кафедрах в Твери и Москве, о многочисленных богословских трудах. Но дадим лучше слово молве, которая не жалует добрым словом человека без причины.
29 августа 1772 года по случаю победы русского флота над турецким и в воспоминание морских побед Петра I весь высший свет во главе с императрицей собрался в Петропавловском соборе. Заупокойную литургию служил Платон, который, перечислив заслуги великого преобразователя России, вдруг сошел с кафедры, подошел к гробнице Петра и воскликнул:
— Восстань теперь, великий монарх! Взгляни на плоды твоих трудов! Слушай, мы говорим с тобою, как с живым!..
Цесаревич Павел Петрович страшно испугался: а что, если прадедушка встанет? А граф Кирилл Разумовский прошептал близстоящим вельможам:
— Чего вин его кличе? Як встане, то всем нам достанетца…
Такова была сила внушения великого проповедника. В слова, сходившие с уст Платона, как завороженные верили первые люди государства, что же говорить о простолюдинах.
Как-то владыка сказывал проповедь в Успенском соборе Московского Кремля, а один из мужичков, за теснотой стоявший в северных дверях, плакал.
— О чем плачешь, служивый?
— Как же не плакать, владыку не слышно, а верно, он говорит что-нибудь душеспасительное.
В автобиографии, написанной от третьего лица, митрополит Платон попытался обрисовать свой характер:
«Свойства его отличительные были прямодушие и искренность…
Обходился со всеми ласково…
Несколько горд был против гордых…
Не был он сребролюбив…
Не нищие его, а он нищих искал…
Мало находил он людей, дабы с ними одних быть мыслей…
Был нетерпелив и к гневу склонен, но скоро отходчив и непамятозлобен».
Предания полностью подтверждают характеристику, данную митрополитом самому себе. Вот одно из них.
Однажды певчий владыки, известный сочинитель церковной музыки Коломенский, пришедши в келью митрополита под хмельком и думая, что его нет, запел песню. Платон, не терпевший пьянствующих, и разгневанный дерзостью Коломенского, велел отвести его для наказания на съезжий двор. Когда служители взяли под руки Коломенского, тот запел ирмос: «Безумное веление мучителя злочестиваго люди поколеба…» Платон улыбнулся и приказал оставить своего певчего в покое.
Москва обязана своему владыке лучшими церковными певцами и чтецами, для которых он сам служил примером; первой единоверческой церковью, открытой в 1801 году на Введенском кладбище; расширением и улучшением духовного образования. Но главное, кем был для москвичей митрополит Платон, это проповедником, «вторым Златоустом», «великим витией», «отцом духовенства», «московским апостолом».
