— Ладно, — рассмеялся Нау. — Итак, стараюсь одеваться победнее, все равно происхождения не скроешь.

Когда Нау собрался уходить, Цзя Фэнлоу сунул ему красный сверток с деньгами.

— Это вам на мелкие расходы, может быть, придется дать на чай, да мало ли что.

Нау учтиво отказался.

— Нет, нет, как говорится, дружба дружбой, а служба службой, может пригодиться, — сказал Цзя.

9

Вернувшись домой, Нау сказал Цзы Юнь, что ему надо помочь другу устроить торжество.

— Дома полагайся на родителей, за воротами — на друзей. Друзьям помогать — дело хорошее.

— Но я не могу появиться в таком виде. Пожалуйста, дайте денег, схожу к старьевщику, возьму напрокат одежду.

— Не надо, не ходи. Порвешь ее или прожжешь, сдерут втридорога. Я лучше перешью тебе что-нибудь из вещей старого господина, материал хороший, получится отлично.

Цзы Юнь сняла с Нау мерку и достала из чемодана халаты из разных шелков и куртку. Всю ночь она шила при керосиновой лампе. Когда утром Нау открыл глаза, то увидел на спинке стула отглаженную, аккуратно развешенную одежду. Он нетерпеливо вскочил и начал примерять — покрой самый модный, тетушка Юнь в последнее время много шила и следила за новинками. Нау оделся и хотел поблагодарить госпожу Юнь, но она уже ушла за покупками. Нау повертелся перед зеркалом — ни дать ни взять молодой, преуспевающий делец, жаль только, шапки подходящей нет. Он сходил в парикмахерскую, постригся, смазал волосы жиром для блеска, взбил попышнее. Вот теперь и без шапки хорош, подумал он.

Чайная «Хрустальный звон» находилась в самом конце Небесного моста. Нау прошел мимо театральных площадок, лотков со снедью, обогнул борцовскую арену. Каких только услуг здесь не было — делали педикюр, подрисовывали родинки, писали письма, гадали и по внешности, и по иероглифам, и с обезьянкой, выдергивали зубы, вставляли искусственные глаза, фотографировали. Перед входом в аптеку работник, размешивая в котле какое-то снадобье, зазывал покупателей: «Лекарства от всех видов заболеваний половых желез!»

Вскоре Нау заметил деревянную табличку на оштукатуренной стене — чайная «Хрустальный звон». Возле нее какой-то тип в соломенной шляпе и белой куртке, бренча медяками в ивовой корзинке, громко выкрикивал:

— Эй, подходите, кто любит сладкое! Сюда, быстрее!

Неужели теперь здесь закусочная, удивился Нау.

А зазывала все выкрикивал:

— Спешите насладиться голосом Королевы Фениксов! Он слаще ранней дыни, слаще меда и вина, слаще леденцов!

На фасаде чайной висели афиши, на одной из них сверкали золотые иероглифы: «Цзя Фэнкуй — Королева Фениксов».

Нау собрался было войти, но зазывала схватил его за руку.

— Как ваше имя, почтенный?

Нау назвал свое имя и усмехнулся:

— А что, у вас ввели регистрацию?

Зазывала пропустил насмешку мимо ушей, раздвинул занавеску и громко провозгласил:

— Господин Нау пожаловал!

Изнутри, словно эхо, пронеслось:

— Господин Нау, господин Нау.

— Пожалуйста! — Его встретили сразу несколько слуг и провели к одному из столиков в середине зала, на котором уже стояли блюдечки с черными и белыми семечками и ломтиками арбуза. Официант принес чай и горячее полотенце с очень приятным запахом. Взяв полотенце, Нау почувствовал, как что-то мягкое скользнуло в ладонь. Вытирая лицо, он увидел, что это двадцатиюаневые банкноты, завернутые в бумагу с надписью «Бурной ночью возвращаюсь на лодке».

Это придало Нау уверенности, и он огляделся по сторонам. В небольшой чайной, где стояло всего несколько столиков, подавали главным образом фрукты. Задние столы пустовали, за передними сидели по трое, по четверо, только он и еще один господин, расположившиеся у самого помоста, занимали отдельные столики. Господин был одет по-европейски, только галстук был красный с золотыми драконами.

На узких скамейках вдоль стен рассаживались посетители попроще, после каждого выступления они проворно выскакивали за дверь и, переждав, пока соберут деньги, возвращались обратно.

Кулис не было, над сценой на стене висели пестрые афиши и рекламы, а под ними полукругом стояли стулья, где сидели ярко накрашенные и разодетые певицы. Не обращая внимания на происходящее на сцене, они беспрестанно кивали, улыбались и слали приветы сидящим за столиками знакомым. Толстушка, спевшая сказ «Черный ослик» под аккомпанемент барабана «цвет сливы»[27], щелкнула кастаньетами и поклонилась. Раздались аплодисменты, и официанты, взяв корзиночки, пошли по рядам с возгласами: «Пожалуйста!», «Просим!», «Благодарим!».

Кто-то из них подошел к доске, где висели бумажные полоски с именами исполнительниц, снял одну, поднял высоко над годовой. Блеснули иероглифы — Королева Фениксов. Господин в европейском костюме сразу оживился, закричал: «Браво!», а потом жестом подозвал слугу. Тот, согнувшись в поклоне, выслушал его распоряжения, затем, ловко протиснувшись сквозь толпу, взял деревянный поднос и поднялся на сцену. «Господин Янь, — провозгласил он, — пожаловал десять серебряных юаней и заказал арию „Платье из занавески“». Артистки на сцене и суетившиеся между столиками официанты разом выдохнули: «Благодарствуйте!»

Цзя Фэнкуй, грациозно поднявшись со своего места, вышла на середину сцены и с улыбкой отвесила поклон. Бледно-голубая курточка с широкими рукавами и в тон ей широкие брюки. Рукава по краям, борта куртки и манжеты брюк украшены двумя рядами вышивки. Две накладные косы, толстые и блестящие, в каждую косу вплетена красная лента с бахромой на конце. В ушах — жемчужные серьги в виде цветов с вкрапленной в них бирюзой.

«Не удивительно, — подумал Нау, — что я не сразу в этом наряде ее узнал». Вдруг кто-то толкнул его в бок, он обернулся.

— Господин Нау, — прошептал официант и указал на двадцать юаней. Нау понимающе закивал и, поспешно схватив банкноту, сунул ее слуге. Тот бросился к деревянному подносу: «Господин управляющий Нау пожаловал двадцать серебряных юаней и заказывает арию „Бурной ночью возвращаюсь на лодке“».

Снова в ответ прозвучало громкое «Благодарствуйте!», а Фэнкуй, выйдя на середину сцены, поклонилась Нау.

— Большое спасибо, господин управляющий.

Слушатели зашумели, задвигались, все взоры обратились к Нау. Господин в европейском костюме приподнялся и в бешенстве уставился на него, и лишь когда раздались звуки трехструнки, немного успокоился. Нау показалось, что вернулись былые дни, он снова богат и живет в роскошном доме. Исчезло неприятное ощущение иллюзорности происходящего, так вошел в роль, что в самом деле чувствовал себя щедрым поклонником, испытывая огромное наслаждение.

Слуга метался между сценой и столиком Нау — то выносил на подносе двадцатиюаневую бумажку, то молча совал обратно, делая вид, что подает полотенце. Через некоторое время Янь, видно истратив все до медяка, вдруг сердито ударил кулаком по столу и направился к выходу. Слуги разом закричали: «Дорогу господину Яню!» Тот остановился и метнул взгляд в сторону Нау.

— Завтра оставьте мне три столика впереди, я