дистанцию между парами животных и их способностью к воспроизводству в сочетании друг с другом. Результаты показали, что уровни расхождения разделены четкими порогами, из чего следует, что по этим данным можно предсказывать степень плодовитости. В частности, было установлено, что при скрещивании между Homo sapiens, неандертальцами, денисовцами и даже более древними видами, такими как Homo heidelbergensis, снижения фертильности быть не могло. Иными словами, даже не имея тех впечатляющих доказательств, которые дает ядерная ДНК, мы должны исходить из того, что интербридинг между этими группами проходил успешно.

Как уже не раз отмечалось в этой книге, интербридинг и генетическая интрогрессия принесли нам немало выгод. Наш успех на эволюционном поприще не в последнюю очередь определялся нашей склонностью к гибридизации.

Я думаю, что эту природную направленность к гибридизации можно рассматривать шире – как аналогию к аспектам человеческого поведения и культуры. Как мы видели в главе 3, представление о том, что Homo sapiens – это нечто уникально новое и обладающее «поведенческой новизной», за последние годы было практически отвергнуто благодаря убедительным доказательствам того, что неандертальцы (и, возможно, денисовцы) обладали схожими способностями и не так уж сильно отличались от нас поведением. В эту концепцию уже не вписывается внезапная «человеческая революция», осуществленная исключительно силами «современных» людей; если нечто такое все же имело место, то в эту революцию, вероятно, внесли свой вклад и другие человеческие виды. Археологические свидетельства из Африки показывают, что развитие более сложного поведения и внедрение новых технологий происходило там раньше, чем в Европе и Евразии, и совершалось медленно и плавно, а не резким революционным скачком{358}. Европейские неандертальцы, судя по всему, следовали по тому же пути прогресса.

Пока что можно лишь гадать, могли ли идеи и новшества рождаться и развиваться благодаря контактам, случившимся 50 000 лет назад, при встречах неандертальцев, денисовцев, «современных» и других людей. Представьте, какие возможности открылись бы перед вами при встрече с совершенно незнакомой группой людей, делающих то же самое, что и вы, немного по-другому, более изобретательно и, пожалуй, чуть получше, чем вы и ваши сородичи. Люди любят подражать и копировать. Мы видим это в более близких к нам археологических периодах, когда новые торговые связи привносили экзотические предметы, которые местные жители вскоре повторяли и начинали производить сами, подчас с использованием иных материалов. Возможность научиться чему-то новому, что поможет хотя бы немного облегчить суровые условия жизни в каменном веке – например, тратить чуть меньше усилий при ловле добычи – или украсить себя как-то иначе, должна была казаться очень привлекательной. Период или периоды контактов между различными группами людей могли сопровождаться обменом идеями и открытиями, движущей силой которого служила выгода от подобных столкновений разных миров{359}. Возможно, всплеск творческой деятельности, который мы наблюдаем в раннем верхнем палеолите, явился результатом именно таких контактов. Таким образом могла осуществляться не только биологическая, но и, так сказать, культурная гибридизация, и плюсы от нее для наших предков могли быть не только биологическими, но и культурными.

Мы также выяснили, что представление о единственной преуспевающей группе «современных» людей, которая распространилась за пределы Африки и быстро вытеснила все остальные виды человека, неправдоподобно. Да, в конце концов именно так и вышло: на сегодняшний день на планете нет ни одного вида людей, кроме нас, но весь процесс определенно был куда более сложным и продолжительным, чем считалось прежде. Теперь нам известно, что наши предки довольно долго сосуществовали в Европе с неандертальцами, а в других регионах, вероятно, еще и с денисовцами, о чем говорят генетические данные, недавно полученные в Новой Гвинее. Впрочем, исследования ДНК указывают на то, что, по всей видимости, это сосуществование не вылилось в совместное обитание. Мне кажется, что наиболее сдержанное прочтение накопленных к настоящему времени фактов свидетельствует в пользу мозаики человеческих групп, обитавших в различных географических ареалах, но изредка встречавшихся и вступавших в связи, которые приводили к интербридингу.

Возможно, дальнейшая работа покажет, что такой взгляд – лишь упрощение и что люди различных видов могли вместе обитать в пещерах и других местах. Почему же нет? Новая методика изучения осадочной ДНК, о которой мы говорили в главе 11, замечательна прежде всего тем, что способна выявить такой образ жизни путем восстановления крохотных фрагментов ДНК в частицах археологических отложений. Я раздумываю над тем, случалось ли много тысяч лет назад такое, что люди разных видов вдруг оказывались летом в одном и том же месте и проводили несколько месяцев в тесной близости, чтобы потом разойтись. Быть может, именно в таких случаях кто-то из мужской или женской части одной из групп решал подыскать себе пару в другой группе и остаться с нею. Что, если именно так и поступил в предгорьях Алтая один из родителей «Денни» 120 000 лет назад?[91]

Впрочем, подобный супружеский обмен между группами наверняка был редким событием. Генетические исследования говорят о том, что популяции неандертальцев и, вероятно, денисовцев были малочисленны и, соответственно, также малочисленны были их группы в разных местах и в разное время. Я думаю, отсутствие генетического разнообразия и малое количество связей с другими группами, возможно, сыграли свою роль в упадке этих групп, что мы отметили в главе 15.

Несомненно, одну из ключевых ролей в истории эволюции человека сыграл и жестокий переменчивый климат. Собственными глазами наблюдая разрушительную мощь климатических бедствий, мы без труда можем представить себе, насколько пагубно некоторые из крупнейших перемен климата за последние 150 000 лет могли сказываться на крохотных кучках первобытных людей, разбросанных по бескрайним просторам Евразии. Одна слишком суровая зима, один слишком неудачный случай – и участь малочисленной и оторванной от других групп популяции станет трагической. Гибель умелого члена группы становится гибелью знаний и традиций, которые теперь придется осваивать и изобретать заново. В современном мире мы видим, что творчество более присуще густонаселенным местностям. А в хрупком мире с меньшим количеством людей идеи и знания являются драгоценностью и могут исчезнуть в одно мгновение.

И в свете всего вышесказанного мне кажется, что заметную роль в истории наших древних предков могло сыграть везение. Я считаю, что при несколько ином стечении биологических и природных обстоятельств выжить и распространиться по Земле как инвазивный вид, коим мы в конце концов стали, вполне могла бы денисовская или неандертальская популяция. Тот факт, что неандертальцы жили на планете более 250 000 лет, говорит о том, что они хорошо адаптировались и были весьма удачным эволюционным экспериментом. Теперь у нас есть доказательства того, что они, как и мы, были способны к широкому расселению и миграциям от Западной Европы до Алтайских гор. Может выясниться, что денисовцы и другие люди преуспевали еще больше. Но и они в конце концов исчезли. Популяция «современных» людей прошла сквозь бутылочное горлышко, где наши численность и генетическое разнообразие опустились до опасно низкого уровня. И если бы нам не повезло, мы вполне могли бы исчезнуть, как и наши родственники.

Говоря о жизни и смерти, удаче и невезении, нужно всегда помнить о том, что наши двоюродные сородичи-люди не исчезли бесследно. Они продолжают жить в нас в виде небольших разрозненных фрагментов нашей собственной ДНК. Они неотъемлемая часть каждого из нас. Это весьма отрадная мысль. По данным популяций живущих ныне людей можно восстановить свыше 20 % неандертальского генома, если не больше{360}. Скоро мы узнаем, какую часть денисовского генома удастся выжать из нас. Нам предстоят новые и новые открытия в том, что мы унаследовали и чего нам не досталось. Оторопь берет, когда осознаешь, что мы получили от этих утраченных родственников мельчайшие фрагменты генетического кода, без которых не смогли бы жить на высоте в Тибете или во льдах Гренландии, противостоять болезням в Меланезии и с такой готовностью адаптироваться к новой окружающей среде, совершенно несходной с нашей африканской родиной; это знание, бесспорно, является одним из величайших вкладов древней генетики в понимание сути нынешнего человека. Этими драгоценными генетическими дарами отчасти объясняются и успех нашего вида, и широкое и пышное разнообразие человечества. Мы не просто люди – мы сумма всех протоков этой разветвленной реки, многократно сходившихся и разделявшихся на пути к сегодняшнему дню.

Мы многое узнали за последнее десятилетие, но намерены узнать во много раз больше и получить ответы на вопросы, к которым пока что даже не знаем, как подступиться. Новые раскопки и применение новейших исследовательских методик и технологий, несомненно, принесут нам множество откровений о денисовцах, неандертальцах, «хоббитах», Homo luzonensis, Homo erectus и, что не исключено, о других