Шрифт:
Закладка:
У меня кружилась голова. Мне протягивали фрукты и цветы над руками стражи. Юноша-нугирэк в живописных лохмотьях, с лукавой круглой физиономией, отбивал сложный ритм в маленький барабанчик и пел весёлую непристойную песенку, вскрикивая «хэй-я!» после каждого куплета. Рядом девушка, тоже кочевница, тоже узкоглазая и круглолицая, в одних медных обручах на голом гладком коричневом теле, танцевала в пламени костра, горящего на широком медном блюде, смеясь и выдыхая язычок рыжего пламени на каждое «хэй-я». В крохотных соломенных клеточках звонко свистели и трещали большие зелёные усатые букашки. Насквозь пропитанный маслом мужичок продавал всем желающим кусочки поджаренного теста в виде лягушек. Отовсюду пахло геранью, лошадиным навозом, розовым маслом, фруктами, горячим хлебом, жасминовой эссенцией, пылью и бараниной, приготовленной в меду с перцем. Кортеж буквально протискивался по узкой улочке, мощённой булыжником; нам улыбались и тянули руки, чтобы прикоснуться к шерсти коня Тхарайя или к деревянным ободам повозки. Опаляющей жарой, давкой и общей радостью город напоминал бальный зал в большой праздник…
В этот момент в мире вообще не существовало зла.
Антоний
На самом деле они тут все были – сплошное зло: и мужики, и девки, и звери, и мухи. И жарища. И дети. Все эти язычники, Божьи враги, холуи Той Стороны. Я не думал, что всё будет настолько паршиво.
Я ведь достаточно читал о войне. Послушать других, так это ж всегда весело! Я легко могу себе представить, что было бы, напади мы на наших соседей с континента. Соседи у нас всё-таки люди нормальные, верующие люди, я хочу сказать. И они не прут на рожон с этими сумасшедшими улыбочками. Если в человека не вселится демон, человек так не может! Дико было с ними рубиться – из-за этих их улыбок перед смертью. Как с выходцами с того света.
Если человек боится Бога, ему не придёт в голову сожрать яд и подохнуть просто за здорово живёшь, как эти черномазые курвы, которые тут валялись с кем попало, видите ли, а ублажить моих ребят им оказалось до смерти неохота! Но эти, которые отравились, оказались ещё не самым худшим случаем.
Мы ведь положили этот поганый город под себя! Ну некому тут было рыпаться, некому – как же получилось, что не вышло ни победы настоящей, ни безопасности настоящей?! Ведь мои волкодавы рассказывали, каково это обычно, – а мои волкодавы изрядно повоевали в других кампаниях, будьте покойны, дамы и господа! Обычно город, который под тебя лёг, трясётся в ужасе, прячется по чердакам-подвалам, готов всё из сундуков вытряхнуть, лишь бы не всех поголовно резали, на четвереньках ползает. Но, будь оно проклято, почему ж не этот город?!
Здесь в первый же день этой войны убили моего бедного Жерара. Да как! Честное слово, если бы он был убит в бою, это ещё не показалось бы таким ужасным – но ведь бои в городе к тому моменту уже закончились! Мы, в сущности, уже и не воевали – мы развлекались. Тут было полно удивительной дряни. Мы просто бродили повсюду и рассматривали эти диковины, эти статуэтки всяких богопротивных монстров, эти побрякушки – явно драгоценные, но тоже непристойные по виду… Стивен, болван, нашёл пузырёк с каким-то благовонием, полился им, как духами, – а запах совершенно не собирался выветриваться, просто с ног сбивал. Поэтому он запер гадёныша-монаха в каком-то пустом доме, в комнатушке с крепким запором, приставил к дверям солдат, а сам пошёл купаться в фонтане. Я, Альфонс и Жерар тоже собирались, но тут волкодавы притащили эту девку.
Она была вроде бы и не похожа на шлюху: побрякушки, тряпки – всё это выглядело недёшево, да и сама очень ухоженная, хоть и черномазая. Только взгляд у неё был как у шлюхи – слишком смелый, спокойный, даже какой-то весёлый. Эта гадина посмотрела на меня, усмехнулась, облизнула губы, повела плечами и сказала что-то – я так понял, что может многое показать, если солдаты её отпустят. И ведь я хотел… Господь уберёг.
Всё потому, что Жерар на неё смотрел с интересом, и я решил его порадовать с королевской широтой.
– Вроде бы наша первая на этом берегу, – сказал я. – Ты так отличился в сегодняшней драке, что заслуживаешь награды за доблесть. Сколько нынче на твоём личном счету? Человек пять?
Солдаты вокруг одобрительно засвистели, а Жерар и вправду страшно обрадовался, раскланялся и приказал им отпустить девку. Он решил с ней в галантность поиграть, улыбнулся, подмигнул, всё такое. Она тоже разулыбалась, качнула бёдрами и сама подошла – да так шла, что все вокруг слюной истекли: крутила задом и грудью просто на диво, всё качалось и двигалось… гнусно, но заводило. Сама обняла Жерара за шею, обвилась вокруг и поцеловала, как настоящая шлюха; на нём еле штаны уцелели. Поцелуй занял минуты полторы, не меньше – и вдруг Жерар захрипел и рухнул на землю. Это было так неожиданно, что все оторопели. Смотрели на него, ошарашенные, оглушённые, а его корчило как припадочного, аж кости трещали, выгибало, пена пёрла изо рта, глаза вылезли из орбит, лицо посинело, потом почернело… Вроде бы никто это с девкой сразу не связал; меня только через минуту, наверное, осенило, и я посмотрел на неё. А она расхохоталась, сняла и швырнула мне кольцо – и прямо в тот миг, когда к ней дёрнулись солдаты, воткнула себе под грудь нож Жерара. По рукоять. Смеясь!
И вот же ведьма! Ведь никто не заметил, как у неё этот нож оказался! Все смотрели на её задницу, а не на его нож, да к тому же эта гадина его так лапала… Она, наверное, могла бы
