рублей, а также о создании третейского суда между рабочими и хозяевами.[360]

Отдельная листовка была посвящена ситуации на соледобывающих предприятиях Баскунчака, где условия работы были жуткими: в совершенно безводной пустыне, по колено в соленой рапе, разъедавшей кожу.

Из социальных вопросов делались логичные политические выводы. «За спиной ваших хозяев стоит огромная сила правительства. С 1895 года, когда Николай Второй в первый раз послал свое царское спасибо убийцам ярославских рабочих, он все чаще и чаще вмешивается между рабочими и капиталистами, высказывая свое благодарное одобрение самым лютым, самым бесчеловечным и бессовестным палачам рабочего класса».[361]

Социал-демократы призывали не просто поднять зарплату, а открыть дорогу в новый мир, где больше не будет «ни хозяев, ни рабочих, ни дармоедов, ни голодных, а все будут одинаково трудиться и пользоваться продуктами своего совместного труда».[362]

У эсеров с техническим оснащением было похуже. Они использовали гектограф. В отличие от эсдеков они шли в деревню. Их листовки проникали в Пришиб, Караванное и Царев. Ориентируясь на армянскую общину, эсеры писали о проблемах на Кавказе.

Помимо собственной продукции, обе социалистические партии вовсю распространяли листовки, приходящие из центра: про пенсионные кассы, расстрелы рабочих и крестьянских демонстраций, самодержавие. Один из тестов социал-демократов стоит процитировать: «у нас умеренному рабочему и вовсе делать нечего, потому что даже устройство рабочих союзов и стачек на фабриках у нас считается грехом против Бога, преступлением против царя и чем-то вроде кражи у хозяина».[363]

Жизнь подтверждала этот вывод. Попытка соледобытчиков Баскунчака создать профсоюз привела к истеричной реакции полиции и работодателя: прошли обыски и аресты. «Подобно ворам, ночью врывались в наши убогие хаты и перерывали все вверх дном», – писали рабочие.[364]

Арест Непряхина

Но повестка дня уже стала намного шире. Началась русско-японская война, и Россия начала терпеть довольно унизительные поражения на суше и на море. РСДРП откликнулась на события серией антивоенных прокламаций.

За распространителями листовок охотилась полиция. В первом часу ночи 25 июля 1904 года скучавший полицейский, дежуривший на Косе недалеко от Биржи, увидел на булыжной мостовой несколько листов бумаги. Он подошел, поднял их и с изумлением прочитал слово «Ко всем рабочим Астрахани!». Дальше было текст про позорную войну и призыв строить справедливое социалистическое общество. Городовой вспомнил, что буквально несколькими минутами ранее мимо него прошло три человека, в шерстяных (как тогда говорили «касторовых») костюмах, один из которых был к тому же в соломенной шляпе и с тростью. Городовой побежал за подмогой к коллегам. Общими усилиями они догнали незнакомцев у Крымской башни Кремля, где те, увидев погоню, попробовали разбежаться в разные стороны, но были схвачены.

Задержанными оказались Семен Бабаев (1884), Иван Авсанджанов (1881) и совсем молодой Михаил Непряхин (1887). Все они сказали, что знать не знают друг друга, а Бабаев заметил, что не совсем пристойно спрашивать у молодого мужчины, от кого он возвращается в столь позднее время. Непряхин так отвечать не мог, и рассказал, что просто сидел до полуночи на берегу великой русской реки и созерцал ее. Объяснения не сработали, потому что Аасанджанов уже проходил ранее по делу о распространении листовок РСДРП в Тифлисе.

Михаил Непряхин заслуживает отдельного внимания. Уроженец Балашово, этот человек дожил до 1980 года и в старости был постоянным участником торжественных мероприятий КПСС. Михаил был сыном приказчика, с отличием закончил реальное училище, и в 1902 году поехал поступать в Одесское мореходное училище. Из-за болезни сердца его не взяли, и Непряхину пришлось возвращаться в Астрахань, чтобы по примеру отца работать конторщиком. Отец зарабатывал вполне достойные 65 рублей в месяц, но одного кормильца в семье было мало. В архивах сохранились протоколы допросов родителей и всех близких родственников Непряхина. «Разговаривает очень мало, читает много, жизнь ведет правильную», – рассказал жандармам отец. «Не пьет и не курит, по характеру веселый, хотя разговаривает мало», – подтверждала мама.[365]

У жандармов на этот счет было свое мнение, тем более что застенчивость Михаил Егорович вскоре преодолел и стал одним из самых энергичных агитаторов РСДРП, обходивших предприятие за предприятием и поднимавшим людей на забастовки. «Очень самолюбив, болезненно раздражителен, энергичный и страстный пропагандист социализма», – отмечали жандармы.[366] При очередном обыске у Непряхина изъяли письмо в «Искру» с просьбой присылать газету в Астрахань, а также небольшой листок, обозначенный словом «Цели». «Автор считает необходимым изучить основательно явления общественной жизни, ставя себе примером Юлия Цезаря, Наполеона и в заключении говорит – «ведь только год, и по результатам 19–20 летним диктатором».

До 1917 года Непряхин примыкал к меньшевикам, после революции стал одним из организаторов системы продовольственного снабжения Астрахани. Хотя потом он не избежал сталинских репрессий, хорошее образование позволило ему трудиться на угольных шахтах Воркуты инженером, и после освобождения Непряхин был постоянным гостем различных конференций как старый большевик.

Вернемся в 1904 год. Итак, Михаила Непряхина поставили под гласный надзор. Бабаев и Авсанджанов провели в тюрьме два месяца и были освобождены тоже под гласный надзор в конце августа.

Пристань Мазут

Тем временем на пристани «Мазут» произошел несчастный случай. Паровым цилиндром был задавлен рабочий.

На пристани работал социал-демократический активист Николай Емельянович Шпилев (1871). В Жандармерии его особенно не любили. «Человек он довольно ограниченный, – с раздражением отмечалось в деле, – но благодаря тому, что постоянно бывает в кругу социал-демократической интеллигенции, навострился произносить речи на такие темы, которые производят впечатление на местных рабочих, поэтому влияние его в этой среде велико».[367]

Уроженец Арзамаса, Шпилев уже много лет жил в Астрахани и будучи высококвалифицированным рабочим даже имел свой дом на 1-й Ильинской улице.[368] Часть дома он с женой сдавал квартирантам. Было у него четверо детей. Николай Емельянович одним из первых проникся социалистическими взглядами, хотя при расколе партии предпочел умеренное крыло. «По убеждением я социал-демократ меньшевистской фракции», – рассказывал он как-то потом при очередной допросе жандармам.[369] 1903 год Шпилев провел в Баку и распространял социал-демократические листовки, был арестован, провел три месяца в тюрьме и затем выслан в Астрахань. Здесь неутомимый Шпилев создал кружок рабочих пристани «Мазут». И вот на пристани погиб рабочий. Шпилев предложил бросить работу и всем пойти на похороны. Сомневавшихся пригрозили побить. В пользу семьи погибшего была организована подписка, а на могиле установлен венок с надписью «Суровой жертве непосильного труда».

Вскоре Шпилев был уволен и устроился в ремонтную мастерскую Машкова на Болде. Здесь создал целую социал-демократическую ячейку из пяти человек. Одним из