Он нес ее на руках. К себе. Как первобытный охотник. И чувствовал он себя при этом совершенно счастливым.

Главное, чтобы Аня про эти красоты свои не вспомнила. А то и в этих ее «бедах» останется виноват он. Подлец же.

И даже от этой мысли он улыбался.

Артур старательно прижался к тротуару, включил аварийку и развернулся к жене.

— Съешь лимон! — незамедлительно приказала Аня.

— Не поможет. — Он отстегнулся и обнял ее.

— Я пойду, — пробормотала жена. И вдруг ему показалось, что она смущена. Что? Такое бывает?

— Ань. Ну… Ты чего?

— Я боюсь, — вдруг тихо проговорила она.

— Чего?

— Не знаю.

Он чувствовал, как Аня чуть вздрагивает в его объятиях. Что ее что-то  гнетет.

— Эй.

Артур нежно коснулся ее подбородка. Погладил. Приподнял, заставляя посмотреть себе в глаза. И ведь знал же, что Аня этого терпеть не может. Как и любой намек на снисходительность и покровительство, но…

— Все будет хорошо, — приказал он. Потому что просто был в этом уверен. — Главное, мы вместе.

Сказал — и замер на мгновение, потому что вдруг показалось, что Аня снова начнет протестовать, ослиться и бараниться…

Но она вдруг вздохнула, отпрянула, щелкнула зубами у самых его пальцев — ну, чтобы уж совсем не зарывался. И вдруг прильнула к нему.

— Только не надо пока говорить всем, — пробормотала она. — Снова кинутся помогать, и снова получится какая-нибудь фигня.

Он хотел было заспорить, потому что это было не совсем справедливо к тем людям, что поддерживали его все это время, которые дали шанс им с Аней быть снова вместе. Которые мюзикл затеяли, в конце концов, чтобы он и Аня… Но спустя мгновение, мысленно попросив прощение у всей честной компании, почти беззвучно выдохнул:

— Счастье любит тишину.

Он провожал ищущую к «Оперетте» Аню взглядом, снова улыбаясь от того, какой он все-таки счастливчик.

А на репетиции он старательно двигался по сцене, повторяя движения за Бонни. О, его бедная спина. И правда, «херография», надо поговорить с дочерью.

Он улыбался Леве, добешивая того до края — и ничего не мог с собой поделать, хотя и Ванька, и Сергей всеми своими сверхвыразительными жестами и пантомимами объясняли: угомонись. Видишь, маэстро не в духе.

Он пел с Констанцией дуэт, с удовольствием отыгрывая все, что хотел от него Бонни. Главное, чтобы эта белошвейка не поняла его неправильно. А то еще отбиваться придется, как вчера от фанаток. Следы ее помады Аня так просто ему не простит.

— Привет. — Услышал он спустя несколько часов. Голос, который ждал. — Как вы тут?

— Армагеддец, — первым ответил Иван.

А Артур, пользуясь тем, что режиссер чертовски занят, подошел и взял ее руку в свою, прикоснулся губами к ладони.

— Мы же договаривались, — прошипела любимая, розовея скулами и ушками.

— А, не парься. На нас все равно никто не смотрит. Им не до того.

И это была святая правда, потому что Лева снова сцепился с Бонни. Артур даже не понял, по какому именно поводу. Вот все было отлично, они сделали очередную сцену, Артур сходил за кофе, а когда вернулся…

— Да твою через… — донесся великолепно поставленный баритон Льва.

Ого! Парнями переглянулись. А Артур так поразился, что даже от поглаживания Аниной ладошки отвлекся! Вот такое вот услышать от пафосного Левушки, редкостного сноба, до офонарения гордящегося тем, что все люди как люди, а он натуральный принц и не позволяет себе обсцентную лексику! Зато как Левушка поджимает губы, слыша ее от кого-либо! Особо поджимает, когда от Олеси.

— Ты это слышал? — тихо спросил Иван у Сергея, уже записывая Левины тирады на телефон.

Конечно, для личного пользования. Олесю же порадовать надо. Да и в последний раз они забивались, что Лев сорвется на мюзикле. Классически забивались, на сто баксов, без изысков с серебряными монетами.

В ответ на Левину характеристику Бонни схватился за табуретку. Крепкую такую, из тех, что изображали мебель в мушкетерском трактире.

— Эй-эй! Парни! Вы чего? — привстал бас.

Бонни в ответ высказался на жгучей смеси языков, но всем стало понятно, где он видел видение русского непрофессионала в трактовке мизансцены. Лева прищурился, убийственно сверкнул глазами. И другая табуретка оказалась уже у него в руках.

— Они друг друга не поубивают? — озабоченно спросила Аня, пригнувшись от очередного особо экспрессивного пассажа, сопровождаемого грохотом чего-то обрушившегося.

— Эй, парни, не ломайте декорации! — крикнул Сергей.

Не помогло. Эти двое орали друг на друга, как помоечные коты в марте, и у Бонни в руках снова была табуретка, которой он замахивался на Льва.

— Слушай, ты! — на сцену выскочил Сергей, в руках у которого оказалась невесть откуда взявшаяся бутылка с водой.

Миг — и знаменитый итальянец оказался мокрым как помоечный кот. О, как замечательно газированная вода стекала с его роскошных кудрей! Шипя и пузырясь!

Бонни странно так посмотрел на баса…

Даже несмотря на солнечный пофигизм, осенивший Артура с самого утра, он уже стоял за плечом у боевого товарища. И ждал отмашки, чтобы прижать к ногтю распоясавшегося итальяшку. И Ванька, с непростым, серьезным лицом, тоже был рядом.

— Вы чего? — спросил у них Бонни. — Вы…

И заржал.

А Лев — покрутил пальцем у виска и заорал на баса, не сбавляя громкости:

— Совсем …? Ты что … творишь? Не видишь, …, мы работаем, …!

— Чего-чего вы делаете? — переспросил обалдевший Сергей.

— Работаем мы! Иди-иди. Не мешай творческому процессу, — чуть менее матерно поддержал Льва Бонни.

Артур недоуменно переглянулся с Аней. Это ледовое побоище у них называется «творческий процесс»? Мать твою виолончель!

— Э… ухожу, ухожу… И вообще — да пошли вы оба! — Сергей поднял руки, отступил на шаг и тоже заржал. Потому что эти двое, едва одарив его грозными взглядами, снова схватили табуретку — и продолжили с того же места. Сначала вполголоса, видимо, настраиваясь, а потом — во всю мощь двух отлично поставленных голосов.

— Дурдом, — прокомментировала Аня.

— Да пусть, — махнул рукой Артур и спрыгнул со сцены в зал, к Ане. — Хоть кофейку выпить, пока у них творческий процесс…

— Ну наконец вы помирились, — словно черт из табакерки возник рядом Иван. Довольный, словно в лотерею выиграл.

— Мы… э… — синхронно отскочили друг от друга Артур с Аней.

— Шифруетесь? И правильно, — кивнул Ваня. — Я никому не скажу.