по прямому назначению»[824]. Основной задачей он признавал «пополнение… запасных частей для обеспечения пополнениями фронтов», а сложившаяся практика вела, по его словам, «к полному уничтожению запасных частей»[825]. Массовое привлечение дезертиров на различного рода работы срывало бесперебойную подпитку данным контингентом запасных частей. Иной, возможно более приближенной к практике точки зрения придерживался заместитель председателя Петроградской ГКД Р. М. Модлин. На губернском съезде работников комдезертир в июле 1920 г. он утверждал, что полезнее организованно и подконтрольно направлять в распоряжение учреждений и предприятий рабочие батальоны из дезертиров, так как те все равно, исходя из собственных нужд, занимались укрывательством и неминуемо будут поступать так впредь[826].

В документах отмечен ряд случаев использования дезертиров на работах по местной инициативе. Подобные вопросы в рабочем порядке решались на окружном уровне. Так, было согласовано и поддержано ходатайство председателя Детскосельской УКД об оставлении части дезертиров для сенокоса и уборки сена для нужд гарнизона[827]. Дезертиры Новгородской УКД до отправки в Петроград использовались на работах по запросам «того или иного учреждения», в том числе рыли могилы на местных кладбищах[828]. В качестве наказания и в известной степени публичного унижения в некоторых уездах применялся труд дезертиров для «тяжелых черных работ, как по очистке улиц от грязи и пр.». Запрос в ОКД из Боровичского уезда с просьбой разрешить им использовать местных дезертиров для заготовки и сплава леса сопровождался рядом соображений о выгодности такого начинания. Дезертиры будут заинтересованы в скорейшей выработке своей нормы, дабы оставалось время на ведение хозяйства, поэтому привлекут в помощь домочадцев (стариков и подростков). Они смогут пользоваться собственным инструментом, и для них не нужно будет возводить бараков, готовить еду, оборудовать фельдшерские пункты[829].

В январе 1920 г. Островская УКД обнаружила на местном лесопильном заводе 140 дезертиров, которые, по соглашению военного комиссара с председателем исполкома, изымались постепенно небольшими группами, дабы не повредить лесозаготовкам[830]. Перед нами пример грамотного решения вопроса, при котором не пострадали ни важное дело заготовки леса, ни пополнение армии.

Принятая ЦКД 9 июня 1920 г. инструкция «О порядке направления и наказания задержанных дезертиров» устанавливала несколько измененный порядок, по которому все дезертиры поступали в УКД, где проходило дознание и разделение на злостных и незлостных, а последние под личную ответственность военного комиссара (он же с июня 1920 г. – председатель УКД) сдавались в запасные части. Особо отмечалось, что признание дезертира незлостным «…отнюдь не должно означать безнаказанности его» – он должен был подвергнуться имущественному взысканию. ГКД уже могла накладывать наказания на поступивших дезертиров только в административном порядке, передавая наиболее преступных в отдел ГРТ. По этой же инструкции ПКД направляли всех дезертиров по слабости воли в фронтовые запасные части, злостные предавались суду ВРТ. Все судопроизводство в ВРТ велось в упрощенном порядке, одной из важнейших задач было максимально приблизить «момент наказания к моменту преступления»[831]. В июне 1920 г. ВГШ инструктировал ОВК о необходимости установления строжайшей ответственности должностных лиц за побег каждого пойманного дезертира. Передвижение дезертиров из одного пункта (инстанции) в другой пункт (инстанцию) должно было проходить исключительно при особых списках и под расписку[832].

На заседании ЦКД 4 декабря 1919 г. в очередной раз был поднят вопрос о предоставлении судебных функций всем ГКД, о их праве проводить репрессии в русле пунктов 4–8 постановления СРКО «О мерах к искоренению дезертирства» от 3 июня 1919 г. (см. Приложение 1), а именно: право штрафовать укрывателей, конфисковывать имущество и наделы у семей дезертиров и у укрывателей, приговаривать укрывателей к трудовой повинности на земле семей честных красноармейцев. Основным аргументом для предоставления ГКД судебных функций вплоть до приговора к высшей мере наказания было ускорение рассмотрения дел злостных дезертиров[833]. Постановление Совета обороны от 13 декабря 1919 г. наделило ГКД всеми правами ревтрибуналов в отношении дезертирских дел, в ГКД для участия в разборе дел злостных дезертиров делегировался представитель ревтрибунала[834]. На практике же, несмотря на неоднократные запросы, например, председателя Петроградской ГКД, по крайней мере до середины января 1920 г. такой представитель в судебных разбирательствах участия не принимал, что «тормозило работу» комиссии. Ей, ссылаясь на прецедент, бывший в Тульской губернии, по предложению наркома юстиции Д. И. Курского было предоставлено право временно рассматривать дела без участия представителей ревтрибунала[835]. Советский юрист М. В. Кожевников, анализируя судебные полномочия комдезертир, все же отнес их к «в сущности административным органам»[836]. Тем не менее, наряду с ЧК, следственными комиссиями общих и специальных ревтрибуналов, военными следователями, комиссиями по делам несовершеннолетних, народными следователями и следователями по важнейшим делам, предварительное следствие в зоне своей ответственности вели и комдезертир[837]. И наконец, ГКД обладали правом внесудебной расправы в отношении дезертиров.

Основными недостатками деятельности комдезертир в этом направлении было несоблюдение часто даже элементарных процессуальных норм, что было вызвано перегруженностью самой разнохарактерной работой, недостаточным числом сотрудников, огромным количеством дезертиров. Комиссиям «едва удавалось [справиться] путем невероятных усилий с исполнением дел по вынесенным приговорам»[838]. Коллегии ГКД было сложно собраться в полном составе из-за активной деятельности в уездах. «Следственная часть отсутствовала совершенно и дело поступало на судебное заседание, не проходя даже через руки следователя, с материалом, составленным часто случайными лицами»[839].

Отношение системы ВРТ к военным дезертирам емко отражено в работе председателя ВРТ при РВСР К. Х. Данишевского: «Как массовое явление и притом в обстановке неудач на фронтах, дезертирство является наитягчайшим преступлением против рабочего государства, и применение высшей меры репрессии необходимо, чтобы заставить шкурников и трусов напрячь всю силу воли и если не добровольно, то страха ради исполнять свой долг перед трудовым отечеством. Но положение резко меняется там и тогда, где и когда противник сломлен, и дезертирство ликвидируется и проявляется в единоличных случаях: по отношению к таким случайным дезертирам можно ограничиться менее суровыми репрессиями и экономическим давлением»[840]. Отметим, что первоочередным фактором, влияющим на снижение жесткости наказания, является не «единоличность», а накал военной обстановки в конкретной местности.

6 августа 1919 г. была издана инструкция НКЮ и ЦКД, которая определяла, что «дезертирством считается самовольное оставление воинской службы военнослужащим», видами дезертирства названы побег и самовольная отлучка. Сюда неизменно добавлялось и уклонение от службы. Более или менее четко инструкция разъясняла содержание понятий «подстрекательство к дезертирству», «пособничество побегу», укрывательство дезертиров. Особо тяжким преступлением считалось «учинение деяния во время боя» и «побег к неприятелю». Спектр наказаний для дезертиров и сообщников по-прежнему оставался крайне широким: от дисциплинарного наказания до высшей меры включительно. В § 8