Шрифт:
Закладка:
Новый вратарь, Семен Саенко, — рыжий, веснушчатый, с волосами торчком — ну точно повзрослевший Антошка, тоже еще не влился в коллектив и держался отдельно, но был мне рад. Только Димидко вел себя странно: вроде он и счастлив, но что-то его сильно беспокоило. Наверное, тоже обратил внимание на деструктивное поведение Жеки.
Мы набились в тесное помещение, и там сразу стало жарко и душно. Димидко подозвал меня к себе, приобнял и торжественно произнес:
— Коллеги! Товарищи!
Рябов ткнул локтем в бок нашего крайка, Бурака, который что-то оживленно рассказывал защитнику Думченко. Парень встрепенулся, замолчал, приготовился внимать.
— Вы все, наверное, заметили, что вернулся Нерушимый, и «Титан» сразу воспрянул. Теперь — только вперед, в вышку, к новым свершениям! Но речь немного о другом. Нерушимый так удачно сбежал из заключения, что благодаря ему раскрылся заговор! И выяснилось, что Шуйский на самом деле жив!
Гусак присвистнул. Матвеич сказал:
— Мы давно заметили, что у Сани два несовместимых таланта: влипать в передряги и оказываться в нужном месте в нужное время…
— И ваще Саня у нас герой, — поддержал премноголикование Колесо. — Скоро сами у него автографы брать будем. Надеюсь, Неруш, тебя за это поощрят. Ну, за раскрытие заговора.
Подумалось, что не очень хотелось бы. Тщеславие, оседланное жабой, возопило: «Как это — не хотелось! Еще как хотелось! По телеку прогремим на весь Союз! Звезду героя вручат! Внуки гордиться будут». Но я понимал, что тогда с футбольной карьерой придется проститься.
Надеюсь, Семерка меня не засветит как одаренного, потому что все эти щекочущие нервы шпионские игры явно не для меня. Мое место здесь, с ребятами. Здесь я действительно счастлив.
— Лучшее поощрение — что я буду играть, — искренне ответил я.
— За это нельзя не выпить! — Погосян достал из пакета бутылку шампанского.
Клык оттуда же извлек одноразовые картонные стаканчики и, пока Мика воевал с пробкой, раздал их всем. Мы протянули руки к Мике. Когда он наливал, распахнулась дверь.
— Что, не ждали? — донесся звонкий женский голос.
Все обернулись: не пороге стояла Дарина. Я не видел ее четыре месяца и не мог понять, чем она изменилась: то ли волосы завила, то ли лицо стало мягче. На ней было короткое персиковое платье, выгодно подчеркивающее изгибы юного тренированного тела. Погосян, наливающий мне, засмотрелся и не заметил, как пена бежит через край.
— Поласкун, стопэ! — радостно крикнул Левашов.
— Мы все понимаем, прощаем, — сыронизировал Гусак, глядя на лужицу на полу.
Выхватив стакан у Клыка, Дарина, улыбаясь, подставила его Погосяну. Когда он наполнился, отошла ко мне и, пока все получали свою порцию, прошептала:
— Саша, спасибо. Вот только не надо говорить «не за что». Есть за что. За то, что нашей семье нет клейма предателей Родины. Дед… он жесткий был, но правильный. Тот самый правильный милиционер, на которого все равнялись, и я никогда не поверила бы, что он…
Ее голос задрожал, она ненадолго смолкла, проморгалась и продолжила, шепча мне в ухо:
— Его ведь убили, да?
Вавилов был ее двоюродным дедом, но, похоже, он, как солнце, притягивал семьи родственников — кто-то был ближе на орбите, кто-то дальше, но тепла хватало всем. Я положил руку на ее плечо, и она замерла, сжалась, как щенок, которого то ли ударить хотят, то ли приласкать.
— Мне очень жаль, — только и сказал я.
Погосян зыркнул на меня злобно, он открывал вторую бутылку шампанского и, будто почувствовав его настроение, она извергла фонтан на стоящего рядом Клыка. Отпрыгнув на Гусака, он выругался.
— За нашего героя! — еще раз провозгласил Димидко.
Все начались чокаться, каждый старался дотянуться до меня и сказать что-то хорошее. Погосян просочился между мной и Дариной и старался ее оттеснить. Надо же, как он серьезно запал! Больше года за ней волочится. «Чем меньше женщину мы любим» — это работает в обе стороны.
Содержимое третьей бутылки досталось не всем. На меня алкоголь действовал нехорошо, и я воздержался. Следующий тост сказал я:
— Давайте — за удачу, коллеги! Мастерство, талант — это не пропьешь. Но порой все зависит именно от удачи: траектория полета мяча, скорость ветра, случайный выкрик болельщика. Пусть она всегда помогает «Титану» так же, как помогла мне!
Третий тост сказал Матвеич:
— А я хочу выпить в первую очередь за Саню… Словами не передать, как мы рады снова видеть тебя в строю! Но и за коллектив. Самое ценное, что у нас есть — это люди, которые нас окружают. Они и есть проводники удачи в нашу жизнь. За вас, «титаны»! За то, что вместе — мы сила!
— Во истину! — воскликнул Микроб.
Выпивка быстро закончилась, никто не захмелел. Колесо порывался подбить Саныча на продолжение банкета, но тот оказался непреклонен. Погосян вился вокруг Дарины. Левашов ликовал, будто бы не понимал, что его ждет. А может, и правда не понимал. Жека был спокоен и забыл про все обиды. Игнат почему-то нервничал.
Разошлись мы в начале седьмого, я подождал Саныча, который закрывал тренерскую, намереваясь поговорить о Жеке и Левашове.
Команда разбилась на компании: местные отдельно, белорусы особняком, бывшие динамовцы — большой и шумной толпой. Заметив, что я жду именно его, Димидко позволил всем удалиться, и на улицу мы вышли вместе.
— Что тебя тревожит? — спросил я.
Милиционеры, сидевшие на корточках у выхода из столовой, увязались за нами, держась на почтительном расстоянии.
Димидко посмотрел с сомнением, думая, говорить или нет, и все-таки решил поделиться:
— Самойлов, директор завода, где мы числимся, под следствием. Шуйский, который нам давал немыслимые премии, за решеткой. Все, что нам остается — зарплата в три тысячи, никаких премий за выигрыш или ничью, никаких двухсот тысяч за Первую лигу! Исполняющий обязанности начальника, Смирнов, ну, голубец, который у нас до Тирликаса был, сам понимаешь, на контакт не идет, и по закону он прав! — В сердцах тренер плюнул на обочину, остановился. — Тирликаса, который мог выбить финансирование, нет, и хрен знает, что с ним. — Он замолчал, чувствовалось, что ему неудобно говорить.
— Что еще? — настоял
