Книга «1941, 22 июня» была мною написана «на одном дыхании», т. е. легко и свободно, без оглядки на возможные последствия, при минимуме привычной самоцензурьг. С того момента как я начал писать, я попытался отбросить всякие иные соображения, но писать лишь то, что само просилось на бумагу. Я решил сделать книгу компактной, чтобы любому человеку, независимо от его рода занятий, было легко прочесть ее.

В октябре 1964 г. Хрущев был уволен в отставку.

Общая обстановка в стране и особенно в идеологической области начала меняться после октябрьского пленума ЦК 1964 г. довольно быстро. Хотя в то время еще не было явного отлива в сторону неосталинизма, но возникла как бы обратная реакция на антисталинский курс прежнего руководства. В идеологической области этот отлив был особенно заметен. Я очень быстро почувствовал это на себе.

Журнал «Международная жизнь», в котором я довольно активно сотрудничал во второй половине 50-х и в начале 60-х годов, обратился ко мне с предложением написать статью к 20-летней годовщине победы над гитлеровской Германией. Я охотно принял это предложение, написал статью. Вначале статья как будто понравилась. Но затем начались предложения по ее «улучшению», которые в основном сводились к тому, чтобы смягчить ее антисталинскую заостренность. То было веяние времени. Это было в то самое время, когда мне приходилось выдерживать сильный напор со стороны зав. сектором Всемирной истории А. Ф. Миллера, одного из сотрудников сектора М. Полтавского, которые стремились удалить из X тома «Всемирной истории», которым я руководил, элементы критики Сталина и других руководителей в связи с неподготовленностью к войне с гитлеровской Германией. Мне удалось отбить эти атаки. Теперь же предстояло воевать еще и за мою книгу «1941, 22 июня», находившуюся в издательстве «Наука». И там предъявлялись претензии такого же рода. Отсюда следовал логический вывод, что установки по проблемам истории Великой Отечественной войны пересматриваются в ЦК, и дело идет, по-видимому, к отступлению от линии XX съезда партии. Занятый во «Всемирной истории» и своей собственной книжкой и опасаясь, что назревающий конфликт с «Международной жизнью» может рикошетом ударить по моей книге, я решил ни на какие компромиссы с журналом не идти, но и борьбы за опубликование своей статьи не вести. Поэтому я отправил в журнал следующее письмо:

В Редколлегию журнала «Международная жизнь»

Направляю Вам верстку статьи «Великий подвиг». Я подписал ее в печать при условии, что будет восстановлен текст, касающийся ошибок Сталина и руководства Наркомата обороны перед нападением Германии. В связи с этим мною написан новый текст для 4-й полосы, который будет подклеен к верстке.

Без этой вставки согласиться на опубликование статьи не могу. Не вижу никаких оснований для исключения вопроса о культе личности из статьи. Тяжелые потери, которые мы понесли во время войны с фашистскими захватчиками, и особенно в ее начальный период, в немалой степени являются результатом грубых просчетов и ошибок Сталина. Это самое мягкое, что можно сказать по этому поводу. Умолчание об этих серьезных ошибках, осужденных решениями XX и XXII съездов партии, а также постановлением ЦК КПСС от 30 июня 1956 г., искажает смысл событий и представляет собою фальсификацию истории.

Убедительно прошу Вас принять исправления, предложенные мною.

В случае иного решения (на любом из этапов подготовки статьи к публикации) прошу мою статью не печатать.

9 мая 1965 г. (А. М. Некрич)

Категоричность моего письма была также связана с опасениями, что редколлегия сделает самовольные исправления и поставит меня перед свершившимся фактом. Такие вещи случались не раз в практике советской печати. Иди потом, объясняй, что ты здесь не при чем!

Статья напечатана не была.

Как раз в этот момент решалась судьба моей книги. Осложнения начались после отставки Хрущева. Уже первая страница рукописи «1941, 22 июня» вызвала некоторую нервозность у моего редактора Е. Володиной. Была там такая разбивка:

«Привычный мир с его обычными радостями и печалями неожиданно распался. Война ворвалась и закружила в своем водовороте миллионы человеческих жизней. Гитлеровская Германия вероломно и внезапно напала на Советский Союз.

ВНЕЗАПНО!

ВНЕЗАПНО?

ВНЕЗАПНО?!»

Таким образом, на первой же странице выражалось сомнение в правдивости официальной советской интерпретации о внезапности нападения Германии на Советский Союз. Это сомнение было абсолютно ясным, и вслед за тем у читателя неизбежно должен был возникнуть вопрос: что же случилось? А затем и другой вопрос: кто же отвечает за то, что нападение было внезапным, а, может быть, оно и не было внезапным?

Эта разбивка просуществовала до первой корректуры, а затем по настоянию редактора я убрал слово «внезапно», и последняя фраза разбивки стала такой: «Гитлеровская Германия вероломно напала на Советский Союз».

Так началось «очищение» рукописи от текста, который мог показаться цензуре сомнительным.

Моя рукопись последовательно прошла пять цензур: обычную цензуру Главлита, военную цензуру для проверки, не просочилась ли секретная информация, специальную военную цензуру Главного разведывательного управления, цензуру Комитета государственной безопасности, Министерства иностранных дел и, наконец, часть книги согласовывалась с отделом науки ЦК КПСС. Казалось бы, что после такого «обкатывания» в книге не должно было ничего остаться. На самом же деле книга была написана, как выше уже говорилось, на едином дыхании и поэтому она могла быть искалечена, но идеи, заложенные в ней, вытравить до конца было невозможно. Это все равно как если бы вы попали в катастрофу, и хирург отрезал бы у вас ногу или ноги, или руки, но голову на всякий случай сохранил бы! Так и с книгой, которую пронизывает единая мысль, — ее можно редактировать, ампутировать отдельные ее части, но пока ее не зарубили окончательно, она существует.

Читателю, должно быть, будет любопытно знать, что же сделала цензура с текстом моей книги.

Цензура Главлита была начальной и заключительной. Свои суждения она основывала, главным образом, на мнении других цензур. По указанию Главлита рукопись и корректура были посланы на просмотр в Министерство обороны, Комитет государственной безопасности и в Министерство иностранных дел.

Специальная цензура Главного разведывательного управления вычеркнула несколько очень важных страниц из моего интервью с бывшим начальником ГРУ маршалом Ф. И. Голиковым. Но об этом стоит рассказать подробнее...

Лифт поднимает меня на 3-й этаж. Довольно длинный коридор, налево и направо двери с дощечками. На дощечках вдруг вспыхивают знакомые имена — Маршал Советского Союза... Маршал Советского Союза... Генерал армии... Значит, это и есть «райский уголок»? Так в шутку