примерно 10 месяцев ГРУШКО был в резерве. Затем ФРИНОВСКИЙ поручил ГЛЕБОВУ (пом. нач. СПО) произвести расследование и дать заключение. ГЛЕБОВ это сделал, дал положительное, реабилитирующее ГРУШКО заключение и последний был принят в Секретариат на должность для особых поручений с непосредственным себе подчинением. В одном из разговоров в вагоне, при возвращении из Хабаровска, ФРИНОВСКИЙ, восхвалив качества и способности ГРУШКО, сказал: «Я спас вам жизнь, ГРУШКО, и вы должны быть мне благодарны». ГРУШКО встал и заверил ФРИНОВСКОГО в постоянной ему личной преданности.

По возвращении ФРИНОВСКОГО в Москву я еще раз доложил ему материалы на ГРУШКО, как уже имевшиеся ранее, так и вновь поступившие.

ФРИНОВСКИЙ раздраженно мне сказал: «Почему вы раньше об этом молчали?». Я ответил, что последние, новые материалы были получены в его отсутствие и подготовлены КОСТА. Тогда ФРИНОВСКИЙ приказал дать распоряжение ГЛЕБОВУ и ФЕДОРОВУ еще раз расследовать материалы и дать заключение. Материалы на ГРУШКО по этому распоряжению были направлены КОСТА, ФЕДОРОВУ и ГЛЕБОВУ.

При моем посещении ФРИНОВСКОГО в Наркомфлоте в феврале 1939 года, он, по поводу ареста ГРУШКО, сказал, что он до сих пор не верит материалам на него.

ВОЛЫНСКИЙ (бывший зам. Начальника 3 отдела ГУГБ). Имевшиеся собственноручные показания арестованного КАЯКА[140] (бывший работник 3 отдела ГУГБ), изобличавшие ВОЛЫНСКОГО как германского шпиона, завербованного КАЯКОМ, хранились лично у ФРИНОВСКОГО вплоть до половины июня 1938 года. Показания КАЯКА ФРИНОВСКИЙ передал мне с приказанием хранить их у себя и никому не давать.

Эти показания на ВОЛЫНСКОГО я включил в общую справку на него и передал ее в июле 1938 года ШАПИРО для ЕЖОВА. Впоследствии, после ареста ВОЛЫНСКОГО, копия справки была мною направлена следователю по его делу.

СЛУЦКИЙ (бывший начальник иностранного отдела ГУГБ НКВД). ФРИНОВСКИЙ передал мне собственноручные показания на СЛУЦКОГО (бывший начальник Иностранного отдела), прямо изобличающие СЛУЦКОГО как участника заговора ЯГОДЫ. Чьи это были показания, я установить не мог, подпись была очень неразборчива, а ФРИНОВСКИЙ мне не сказал. Передавая мне эти показания, ФРИНОВСКИЙ, прочтя их предварительно, сказал «а, это Абраша, покойник (Абрам Слуцкий), запечатайте это сами в конверт и вручите лично ШАПИРО. Это распоряжение по возвращении моем в Москву я выполнил.

Со СЛУЦКИМ связаны следующие обстоятельства, мне известные:

В один из дней в конце 1937 года или начале 1938 года (зимой) ко мне зашел Я. СЕРЕБРЯНСКИЙ[141] и показал мне расшифрованную телеграмму, не помня из какой страны. В ней условными словами сообщалось о «смерти» «сынка». Я спросил, кто такой «сынок». СЕРЕБРЯНСКИЙ ответил, что это – СЕДОВ, сын ТРОЦКОГО, вот теперь не знаю, кому радоваться успехам – мне или СЛУЦКОМУ, его ребята это сделали или мои. После этого он пошел к ФРИНОВСКОМУ. Вечером, по-моему, в тот же день, пришел СЛУЦКИЙ с докладом к ФРИНОВСКОМУ. В процессе разговора с ним СЛУЦКИЙ скоропостижно умер в кабинете ФРИНОВСКОГО. Содержание разговора ФРИНОВСКОГО со СЛУЦКИМ и обстоятельства его смерти мне не известны. Помню, что ФРИНОВСКИЙ, рассказывая о СЛУЦКОМ находившимся у него в кабинете людям (я застал только часть разговора), говорил «вот – жидкий человек, два раза стукнул на него кулаком, а он и дух испустил». СЛУЦКИЙ был торжественно похоронен, жене его установлена пенсия, дана квартира. ШПИГЕЛЬГЛАС[142] – бывший заместитель СЛУЦКОГО много хлопотал о постановке СЛУЦКОМУ урны-памятника.

ДЕЙЧ. ФРИНОВСКИЙ в начале 1938 года передал мне и приказал хранить материалы на ДЕЙЧА Я., бывшего начальника секретариата ЕЖОВА. Затем материалы были у меня взяты ФРИНОВСКИМ и ДЕЙЧ арестован по ним как латвийский шпион. За несколько дней до ареста ДЕЙЧА я был у ФРИНОВСКОГО на квартире с почтой (ФРИНОВСКИЙ тогда болел около месяца). В конце моего доклада вошел ДЕЙЧ. ФРИНОВСКИЙ приказал мне прекратить доклад, оставить нерассмотренные бумаги на столе и ехать в наркомат, а сам, обняв ДЕЙЧА, уселся с ним на диван и начал разговор. Вскоре после прихода в Наркомат нового заместителя Наркома ДЕЙЧ умер.

ЛУЛОВ (пом. начальника СПО). Примерно в мае или начале июня 1938 года ФРИНОВСКИЙ приказал мне взять личное дело ЛУЛОВА и одновременно передал мне для хранения заявление (или справку), в котором говорилось о том, что ЛУЛОВ сидел в тюрьме в Польше и дал поручительство за своего сокамерника, оказавшегося потом шпионом. Одновременно ФРИНОВСКИЙ передал мне заявление одного работника НКВД (фамилию не помню) о том, что ЛУЛОВ порученные ему следственные дела вел фальсифицировано.

ФРИНОВСКИЙ вызвал к себе этого работника, ЛУЛОВА, ГЛЕБОВА и КОГАНА. Вызванный ФРИНОВСКИМ для передачи ему хранившихся у меня материалов на ЛУЛОВА, я слышал часть разговора ФРИНОВСКОГО, в котором он обвинял подавшего заявление работника в провокации и опорочивании следственных дел и следователей.

Вскоре работник – заявитель был арестован.

НИКОЛАЕВ-ЖУРИД. Мною в начале 1938 года, не помню откуда, была получена копия выписки из агентурного донесения, где сообщались данные о жене НИКОЛАЕВА-ЖУРИДА. Донесение сообщало о связях жены НИКОЛАЕВА – ЭЛЬСНЕР с белогвардейской контрразведкой и об участии в белом движении. Это агентурное донесение я доложил ФРИНОВСКОМУ. Он, прочтя его, сказал: «Храните у себя, никому не показывайте».

Вопрос: Дайте показания о проведенных вами практических мероприятиях по подготовке террористических актов над руководителями ВКП(б) и советского правительства.

Ответ: Лично я и другие участники заговора вели контрреволюционную подрывную и террористическую работу по осуществлению плана измены и предательства партии и родины.

В части подготовки террористических актов против руководства партии и правительства нами были предприняты следующие практические действия.

Показаниями арестованного ТКАЛУНА[143], бывшего коменданта Кремля, изобличались как заговорщики и предатели командиры охраны БРЮХАНОВ[144], КОЛМАКОВ[145] и ТАБОЛИН[146]. Показания эти относились примерно к концу 1937 или началу 1938 года. Материалы на этих лиц хранились у ДАГИНА и ФЕДОРОВА. По прямому указанию ЕЖОВА БРЮХАНОВ, КОЛМАКОВ и ТАБОЛИН сохранялись в Кремле для террористических целей. При поездке моей на Дальний Восток, я, в середине августа 1938 года, встретившись с ФРИНОВСКИМ в Хабаровске, вручил ему привезенную мной из Москвы почту и проинформировал о предстоящем назначении его в Наркомат военно-морского флота. Первым вопросом, который задал мне ФРИНОВСКИЙ, – арестовали ли в Кремле трех командиров, которые проходили по показаниям ТКАЛУНА. Я ответил, что мне об этом ничего не известно. ФРИНОВСКИЙ с большим беспокойством и раздражением сказал: «Неужели до сих пор ФЕДОРОВ не смог их убрать. Говорил, чтобы арестовали их».

По возвращении в Москву 25 или 26 августа 1938 года немедленно по приходе в Наркомат ФРИНОВСКИЙ вызвал к себе ДАГИНА и ФЕДОРОВА со списками лиц, подлежавших аресту по Кремлевскому гарнизону, и потребовал протоколы показаний ТКАЛУНА. Когда я зашел в кабинет