и потому каждая третья песня – из репертуара знаменитых сестер Бэри. Поют музыканты на идише здорово и проникновенно, зал подпевает, проявляя некоторые знания языка и текста самих песен. И вот снова всем залом запели: «Эвейну шалом алейхем, эвейну…». Это был дружный ответ тем уважаемым новым патриотам Израиля, которые огульно обвиняли всех тех, кто вместо земли обетованной отправился в Европу и Америку – «костями Холокоста торговать».

– Наверное, здесь получился иной расклад: скелеты старых нацистов в гробах переворачивались от этих песен на иврите? – поинтересовался я.

– Именно так! Ничего у нацистов при Гитлере не вышло – евреи снова здесь! Мне такое музыкальное оформление и в этом именно зале не менее приятно, нежели, например, Второй концерт П. И. Чайковского для фортепьяно с оркестром в Рахманинском зале Московской консерватории…

– Да, соглашусь с тем, – продолжил свой рассказ Герман, – что сегодня в этом ресторане собрались не самые лучшие представители «конти» или еврейских беженцев.

И действительно! Столик слева занят торговцами легковых авто на любой вкус и спрос, продавших уже не первую сотню машин для России и Украины и не заплативших ни одной марки налога. Столы их заставлены дорогущим французским коньяком. Столик справа заняли три семьи квартирных маклеров, они все – с женами, разодетыми в наряды по несусветным ценам; у них столешница ломится от яств и напитков – тут тоже все abgemacht![61]. Столик перед нами занимают совладельцы фирмы, торгующей со странами, входившими в СССР; эти господа если и платят налоги, то по самому минимуму, зато одеты в соответствии с самыми дорогими каталогами престижных магазинов. А вот позади нас столик заняли просто откровенные уголовники, которые занимаются только тем, что закон запрещает. За нашим столиком трое бой-френдов и три фройляйн – уже известные читателю фигуры: два соискателя политубежища и один псевдотурист (это я), приехавший, чтобы ознакомиться с исторической родиной, навестить земляков и родню и решить, натурализоваться в Германии или вернуться в Москву. С нами симпатичные и милые молодые женщины – разумеется, не те, что были раньше, – не лучше и не хуже, а просто другие. Эти нынешние сударыни приятны глазу, ничего не дают уму, но многое – телу. И глядя на таких фройляйн, пришедших с нами, можно легко сделать вывод, что именно этим господам улыбается удача!..

…Оркестр разошёлся вовсю; народ был в экстатическом угаре и в бесконечных плясках. Кто во что горазд. Герман пляшет, Лабецкий, явно нетрезвый, целуется взасос прямо за столом со своей дамой, а я с пассией беседую «за жизнь»…

Анюта – моя сегодняшняя подруга. Девушка неглупая, отличная собеседница. Да и вообще, за столом она ведет себя как светская львица, изящно ест, пьет немного и со вкусом и удовольствием. Одета с изыском, стильно и аккуратно; маникюр, педикюр – ухожена на все сто процентов! И покоряет неким врожденным чувством достоинства. Ресницы – вот такие! Ноги – длиннющие, фигурка – точеная. В общем, красива как моя бывшая жена! Здесь у нее фиктивный брак с гражданином ФРГ и потому надо Анюте перекантоваться с год, немного потерпеть. Сама москвичка, а здесь снимает две квартиры: одну – для себя, вторую – для полиции со всем необходимым джентльменским набором: документами, зубной щеткой, тапочками, бельем – чистым и грязным, письмами от родственников на этот адрес. Умница, ей бы у нас в спецслужбах работать! Мата Хари от зависти окочурилась бы!..

Чокаемся вновь и выпиваем божественный «Мартель».

Я профессионально оглядываю зал и вижу хохочущих квартирных маклеров. Показываю Герману:

– Чего смеются?

А те как раз поднимали тост:

– До встречи следующего года в Иерусалиме!

– Не понимаю, чего они там забыли? – интересуюсь у Германа.

– Вот – пожимает плечами Герман. – Здесь, в Берлине, они спят на шёлковых простынях до 10 утра в своих теплых квартирках, оплаченных социалом. А обстановочка – прямо-таки выставочный образец: мебель, аппаратура, электротовары – все по заоблачным ценам и сумасшедшего качества. Завтракают они лениво – с кофе и трефным набором: от сыра «Рокфор» до свинячьих сосисок.

Бытие у такового по потребностям, как при коммунизме. Сначала душ, дорогущий парфюм, потом – звонки по телефону. Одевается неторопливо, со вкусом. У него только галстуков 333 штуки: есть ручной работы, есть – от Гуччи, есть – от Валентино, какие хотите, одним словом. Самые дорогие – по 500 дойчмарок – галстуки от Леонардо. Но что поделать, это коллекция. Может, где-нибудь выставить эту «ярмарку тщеславия» или в какой-нибудь уважаемый музей передать? Ну, а если на улице холодно, то наш герр одевается в мягкое и длинное пальто стоимостью месячного «социала» для семьи. Обувь – «Саламандер», машина – BMW, «Опель» – это, как правило, стиль такой. Герр маклер страстно увлечен рыбной ловлей. Был замечен на озерах в Кемпински и даже на Шпрее; иногда не удерживается и по русской привычке браконьерствует.

Разговоры за столиками малороссийские, простые:

– Санек, есть у тебя «троечка» – поближе к Ка-Дэ-Вэ?

– А в чем проблема?

– Одна семейка тут – гы-гы! – из Одессы возле Ка-Дэ-Вэ хочут посэлиться.

– Ты дывысь – жлобье, а туда же!

– Значит, ымееться, да?

– А як же!

– Ну, гуд, встречаемся там же.

– О' кей!..

Эти берлинские одесситы встречаются с неким Шуриком где-нибудь в центре Берлина, в районе «Берлин-Митте», чтобы кофея испить, и нигде попало, а там, где положено: с «белыми» людьми за соседними столиками – адвокатами, маклерами, дилерами. Решили буквально все, съездили за «жлобами», показали квартиру, договорились о деньгах, отобедали вместе – в общем всё тип-топ! И вновь по кругу: за телефоны, на рандеву, опять «жлобье» – правда, на сей раз из Харькова, снова деньги.

– Зачем в Иерусалим? – говорю я. – Может быть, они просто мазохисты?

– Нет, – задумчиво отвечает Герман и смотрит на потолок, где висит громадная люстра. – Просто это их работа.

Идет концерт Ойстраха в клубе кагэбэшников. Выносят на сцену скрипку Страдивари. Он играет на ней и плачет. В зале один кагэбэшник говорит другому:

– Чё происходит? Один еврей играет на скрипке другого еврея и рыдает?

А коллега тому популярно объяснил:

– Ну, ты представь себе: дали бы тебе стрельнуть из маузера Феликса Эдмундовича, ты ведь тоже заплакал бы?

– Само собой!

Я расхохотался неожиданно и громко – от души да так, что на меня обернулись посетители не только ближних, но и дальних столиков.

В какой-то момент мы с Анютой решили по-английски удалиться, но Герман предложил еще немного посидеть и выпить. Однако, как показали дальнейшие события, надо было уходить… И Герман не обиделся бы, и, глядишь, все, быть