– Ты под юбку к ней не заглядывай, – говорил я.

– Он погубит её, – подытоживала сестра.

– Прекрати.

– Думаешь, если под боком партнёра окажется близкий тебе, дела пойдут лучше? Думаешь, я не знаю о процентах, которые ты имеешь с Монастыря? Думаешь, если вручишь родню, его гадкий бордель станет твоим?

– Молчи, Джуна, – спокойно просил я.

Но Джуна продолжала:

– Порядочный человек…

– Кто их богов порядочен? – вмешался ступивший к нам Аполло и приземлился на край кровати. – Ваши беседы слышно с лестницы, сбавьте.

– Порядочный человек, – не унималась сестра, – не станет на костях, достоинстве и обмане строить бордель с таким названием. Вы губите память прошлых поколений. Хозяин Монастыря, – с гневом выплеснула девушка, – не может быть здрав: чтобы сотворить всё это, нужен не ум, а извращенное нутро.

– И то, и то, – смекнул Аполло и засмеялся.

– Хохотать будешь, когда он прикончит младшую сестрицу за её недостаток коварства.

– Хватит! – в голос с Полиной сказал вошедший в спальню Феб. – В чём твоя проблема, Джуна? Тебя смущает, что сестра, отходившая под солнцем на десяток лет меньше, уже обзавелась женихом?

– Лучше прослыть одиночкой, чем покойницей. До добра этот чёрт не доведёт. Скажи, Гелиос! Как ты смел всучить любимую сестру монстру, что подсовывает тебе проституток?

До этого никто из семьи не позволял произносить того вслух (но все ведали). Я подошёл к Джуне (она напряглась и проглотила собственный яд), склонился к сидящей (она не препятствовала, хотя обыкновенно за личное пространство кусалась ещё больше), взял её за руки (в этот момент заволновались иные присутствующие) и, заглянув в идентичные моим глаза, сказал:

– Я просил не лезть к сестре под юбку, верно? – кивнула. – Её выбор уважаем мной, несмотря на возможные последствия, о которых я рассуждаю каждый прожитый день. И, если я не озвучиваю мысли, не значит, что их нет, верно? – кивнула. – Ещё раз скажешь плохо о Стелле или выкажешь неуважение к моим делам – отрежу твой длинный язык и отдам родителям, ибо они перестарались, когда делали тебя. Поняла?

Впервой Джуна оставила слова без ответа.

Я вышел из спальни.

Братья кинулись к сестре – успокаивая, растирая плечи и уверяя, что беседа была необходима.

– Ты испугалась? – прошептала Полина.

– Я ничего не боюсь, – ответила Джуна, однако прыснула слезами; утёрла их и растёрла накрашенные ресницы по щекам.

– То видно, – сказал Аполло, на что Феб шикнул и просил закрыть рот.

Сестра убеждала:

– Ведь это Гелиос, Джуна! Он защищает нас, оберегает, мирит. Никто из семьи никогда не посмеет тронуть тебя.

– Это Гелиос, верно, – шипела Джуна. – И он может. Никто из вас – никогда и ни за что. Но это Гелиос! Ему всё дозволено. И ради младшей сестры – сам ли он не влюблён в неё ненароком? – убьёт любого: и даже вас.

– Не говори так.

Я отошёл от спальни и спустился в гостиную.

Явилась причина, по которой я всегда выдерживал дистанцию между мной и сестрой – размытые понятие морали и нормы могли трактовать любовь к ней неправильно. А я любил её и люблю поныне, признаюсь. Но любил в ней близкую душу, незащищённость от пагубного мира, красоту клана, кровь родителей. Я любил в ней сестру и только это было возможно.

Как тяжело далось известие об её отношениях с Хозяином Монастыря. И как тяжело объяснялся сам Хозяин Монастыря, когда приехал за ней и позвал на встречу. Просил у меня – не у отца. Обещал вернуть к вечеру того же дня.

– Тебе одолжить Стеллу? – издевался я.

Мальчик хотел огрызнуться – видно по лицу, но тогда бы остался без свидания наверняка.

– Просто покатаемся на авто.

– Хочешь сказать, закатитесь за горизонт со всеми вытекающими последствиями?

– А вот это тебя волновать не должно.

Он прав.

– Ты прав, – признался я. – Но ты знаешь о её значимости в клане и моём сердце особенно – береги девочку.

– Правда? Мы можем…?

– Иди, пока не передумал.

Хозяин Монастыря улыбнулся, пожал руку и отступил к дому. Я наблюдал за ним из кресла подле сада, к соседствующему креслу подбиралась старшая сестра. Её пропитанная ядом походка вывела бёдра из укутывающих древ: с ней беседовал один из слуг. Что она позабыла в саду с обслуживающим персоналом?

А Ян в это время встал под окно Стеллы (вот же! знал, где оно находится…) и бросил камень. Девочка выглянула с хмурым личиком, но при виде упомянутого растянула белоснежную улыбку. Занавески выбило ветром, Стелла звонко рассмеялась и наградила Хозяина Монастыря приветствием. А затем увидела меня и благодарно взмахнула головой.

– Спустишься по лестнице или через окно? – спросил Ян. – Давай, ловлю.

– Ты серьёзно? Мы куда-то идём?

– Едем. Гулять.

– Что ты сделал с моим братом? – по-доброму шутила Стелла и смотрела в мою сторону.

– Я всё ещё здесь и слышу вас.

– Мерзость! – ударила Джуна и села рядом. – У тебя температура, братец? Или это правда?

– О чём ты? – спросил я и оставил влюблённых друг с другом.

– Отпускаешь её с ним? Можешь отрезать мне язык, если тебя так удручает правда, которую я не скрываю, но это плохая идея. Плохая.

– Я и не говорю, что хорошая, – соглашаюсь спокойно и пожимаю плечами, поднимаю стакан с коктейлем и отпиваю. – Будешь?

На протянутую руку Джуна взвывает.

– Опыт необходим всем, сестрица. Тебе ли – как первой дочери – не знать того: не знать последствий ограничений и контроля, не знать о мыслях, беспокоящих идеальных, никогда не совершающих ошибки.

– Ты первый ребёнок. Ты и расскажи.

– Просто посмотри на меня. Это ноша всех старших детей в больших семьях – на нас ответственность и решения за жизни иных.

– Не хочу исповедоваться.

Продолжил:

– Когда-то я ограничивал и тебя, сколько в том было бунта.

– Но ныне я благодарна, Гелиос, – вступилась Джуна. – Лишения в прошлом, спокойствие – ныне. Я оглядываюсь на твои слова, поступки, действия, запреты и понимаю, что они оберегали, воспитывали, наставляли.

– 

Разве?

– 

Несомненно.

– Но по итогу ты, – признался я, – жалящая всех без разбору змея, что никогда и ни к кому не питала истинных чувств, ибо боялась их проявления и последствий. И даже сейчас находишь примитивное упокоение в тесном общении со слугой.