В доме родителей лорда Алена такой строгости не было, и обед, частенько, растягивался на пару часов.

Данна Ольгия пообещала Констанце обязательно показать дом. Тем более, что об этом распорядился хозяин. Он, также, приказал пригласить портных, белошвеек и сапожника, чтобы гостья могла заказать для себя всё необходимое.

* * *

В свете услышанного, Констанца с некоторой робостью отправилась в сопровождении данны Ольгии в малый обеденный зал на ужин. Но всё оказалось совсем не страшно. Несмотря на роскошную сервировку, подаваемые на стол блюда были простыми и сытными.

Ещё на пороге она натолкнулась на тревожный вопросительный взгляд любимых чёрных глаз. Ей хотелось сесть рядом с Аленом, но невозмутимый и важный слуга отодвинул для неё стул с высокой резной спинкой рядом с лордом Касилисом, и ей ничего не оставалось, как, сожалеющее вздохнув, занять указанное ей место.

К её большой радости, ужин прошёл весело. Да, именно так — весело. Хотя за её стулом стоял важный слуга, а лорды, старший и младший, успешно управлялись с разнообразными вилками и ножами, Констанца совершенно не чувствовала стеснения. Может быть потому, что, отложив серебряную вилку, хозяин дома домакал оставшийся на тарелке соус кусочком хлеба и с наслаждением отправил его в рот, при этом подмигнув Констанце? Или потому, что её милый Ален, некоторое время чинно насыщавшийся в соответствии с правилами этикета, в очередной раз заспорив с дедом, решительно ткнул вилкой в тушку какой-то, зажаренной во фритюре птички, и принялся энергично обгладывать её, для удобства уперев локти в стол?

Лорд Касилис оказался очень остроумным человеком. Он подшучивал над Аленом и его родителями, рассказывая забавные случаи из их жизни. По улыбке Алена Констанца догадывалась, что кое-что специально преподносится в таком, несколько утрированном, виде, чтобы подчеркнуть смешную сторону случившегося и повеселить её.

Дед Алена ужасно нравился ей. Уже к концу ужина она не удивлялась его нескладной, долговязой костлявости, узкому лицу, испещрённому глубокими морщинами, громкому, пронзительному голосу. Его движения не отличались изяществом и плавностью, как положено благородному лорду. И весь он напоминал Констанце складной портновский метр. Иногда он взглядывал на неё, внимательно и остро, но она нисколько не боялась этих чёрных, проникающих в душу глаз, а наоборот, видела в них ободрение и поддержку.

Она весело ухватилась за его локоть, когда, по окончании ужина, он галантно предложил ей руку. Сзади Ален возмущённо воскликнул: — дед! Как тебе не стыдно! — Но лорд Касилис лишь насмешливо фыркнул, похлопав Констанцу по руке, лежащей на сгибе его локтя.

Таким манером они и направились в кабинет хозяина, и Констанца поймала себя на том, что, несмотря на кажущуюся внешнюю нескладность и простоту Его милости, она выпрямила спину, горделиво приподняла подбородок и старается ступать неспешно и плавно, как и подобает хорошо воспитанной девушке, идущей под руку с благородным лордом. Краем глаза она заметила, что лорд Касилис с любопытством глянул на неё, но ничего не сказал, а с лёгким поклоном открыл перед нею дверь.

Они удобно расположились в больших уютных креслах перед громадным камином, от которого шло приятное тепло. На небольшом столике тёмного дерева, из которого была сделана вся мебель в кабинете хозяина, уже стояли высокие хрустальные бокалы на тонких ножках и пыльная, в какой-то паутине, замшелая тёмная бутылка. Констанца с удивлением и отвращением уставилась на неё, не понимая, как она оказалась в чистом и чопорном кабинете Его милости. Ален рассмеялся, увидев выражение её лица, как бы случайно подвинул своё кресло рядом с ней, проигнорировав, как дед укоризненно покачал головой: — Констанца, эта бутылка очень старая, поэтому её не стали мыть, чтобы подчеркнуть, что в ней хранится драгоценное столетнее вино.

Девушка удивлённо наблюдала, как слуга у них на глазах обтер бутылку белоснежной салфеткой с вышитым гербом лорда Касилиса, осторожно открыл её и разлил рубиновую жидкость по бокалам.

Она с опаской пригубила из бокала, но никакой особенной разницы по сравнению с винами, которые подавались на постоялых дворах, не почувствовала. Сказать об этом она не решилась, а тихонько поставила бокал на столик. Тем не менее, лорд Касилис, повернув голову, кивнул слуге и тот вышел, чтобы через минуту вернуться с большим хрустальным кувшином ягодного морса, который и был торжественно водружён перед Констанцей.

Допив вино из своего бокала, Ален наполнил его морсом и подал девушке, забрав её бокал с вином. Слуга, опешив, смотрел на эти манипуляции. В руке он держал небольшой поднос, на котором стоял предназначенный для Констанцы чистый бокал. Хозяин поморщился, махнув рукой, приказал слуге оставить их и сказал Алену: — мы, кажется, договорились, что ты воздержишься от намёков на ваши особые с Констанцей отношения. Но только что ты дал понять Роберту, что вы близкие люди!

Констанца вспыхнула, укоризненно посмотрела на Алена. Тот совершенно бесстыже расхохотался, сказал: — дед, не забудь, ты мне обещал, что оставишь нас одних хотя бы на двадцать минут!

— О-о-о! — Лорд Касилис страдальчески поднял глаза к позолоченной лепнине потолка, — я, кажется, начинаю сочувствовать мамашам, стоящим на страже добродетели своих дочерей! — Он сделал глоток из своего бокала и с наслаждением причмокнул губами: — нет, никогда вы, молодые, не поймёте божественного вкуса старого вина.

— Ага, — невоспитанно перебил его внук, — разве только когда сами станем такими же древними, как это вино!

Они просидели в кабинете до поздней ночи. Лорд Касилис ни о чём не спрашивал Констанцу, и она поняла, что Ален рассказал ему всё. Ей было неловко от этого и она стеснялась поднять на него глаза, но в разговоре Его милость вскользь сказал ей: — я такой старый, милая, и так много знаю и видел на своём веку, что ты вполне можешь иногда поплакать на моей груди, когда будет больно и горько, а ты устанешь удивляться человеческой подлости.

От этих слов Констанце сразу стало легко и спокойно, и она с благодарностью улыбнулась старику.

Лорд Касилис и Ален обсуждали то, чем она станет заниматься в качестве компаньонки хозяина. Он даже обещал платить ей — еженедельно по серебряной монете, и Констанца чуть не захлопала в ладоши от радости, но удержалась и лишь чинно поблагодарила. А ещё Его милость сказал, что он с удовольствием оплатит то, что она закажет из одежды и обуви.

Ален хотел остаться ночевать у деда, но тот категорически возражал и велел ему ехать к родителям, которые тоже его ждут. Утром Главному королевскому дознавателю предстояло явиться к Его Величеству, и они пообсуждали, что нужно сказать королю, а о чём — пока умолчать.

Потом лорд Касилис, погрозив им на прощание пальцем, вышел из кабинета, и Констанца бросилась в объятия любимого. Они целовались так, как будто не виделись несколько лет, и Ален попытался задрать подол платья, пробормотав, что он так соскучился, что даже думать ни о чём не может. Констанца пришла в ужас, когда он стал пристраивать её на столе у деда, предварительно сдвинув на угол бумаги: — нет, Ален, прошу тебя! Я тоже очень соскучилась, но не хочу так, бегом и… и мне не нравится, Ален!