Шрифт:
Закладка:
Отец не перебивает.
— Втащил я ему, в общем, без всякого бусидо. Морда в фарш. На Скорой увезли… — заканчиваю я всю эпопею.
— Ждём иск?
— Скорее всего.
— Понятно, — встаёт отец, меряет комнату шагами.
— Я не прав?
— Не прав.
Отворачиваюсь зло. С хера ли я не прав?!
— Но втащил ты ему правильно.
— В чем, тогда, не прав??
— Потому что не тебе, сопляку, Бессо судить, понял? Историю я эту знаю с другой стороны. Это ты только за себя отвечаешь: захотел — втащил, захотел — мимо прошёл. А у Бессо пацанов сколько? Он один везёт на себе огромный проект. Сколько там неблагополучных? Интернатовских? Где б твой Ванька был, если бы Бессо себе позволял то, что ты себе позволил, м? Что бы он им сказал — простите, у меня вендетта? Я буду морды ломать и по зонам чалиться. А ваша спортивная карьера и труд всех этих лет — в топку! И туда же ваша перспектива из дерьма в спортсмены мирового уровня выйти. Что толку, что Бессо бы ему морду сломал? Морда заживёт. Рустама надо статуса лишить, наследства отцовского, стереть как легенду! Это взрослое наказание. И Бессо работает над этим. Даже девочка эта его поняла, и согласилась с его решением. Потому что — зрелая, — проходится по больному отец.
— А я не зрелый, значит?!
— А ты…Ты слишком порывист. Переосмысли. Так, в общем! Сопли, слюни подобрал. Поймал дзен и спать. Завтра поедешь и извинишься перед Бессо. Не нужен тебе другой тренер.
Хочется спорить! Но… и не хочется. Извиниться перед Бесом хочется больше. Отец прав… Бес отвечает за всех, я — только за себя.
— Ты, как еë мужчина, сделал то, что должен. Он, как ответственный за пацанов, школу и престарелого отца тоже сделал то, что должен. А девушка… Приедет твоя девушка, если способна твои поступки оценить. Если не способна, то ты ошибся с девушкой. Всë!
Не приедет… Сюда она не приедет, вспоминаю я её истерику по поводу разницы в возрасте, и моей мамы.
И я не поеду…
Иду наверх.
— Марик, а ужинать?
— Не, мам. Я посплю… И завтра не надо, пожалуйста, ничего, ладно?
Пишу смску:
«Бессо Давидович, извините. Я погорячился. Я не прав».
Отвечает:
«Принимается. Послезавтра — в строй».
А Алëне — не могу. Не могу и всë.
Уткнувшись в подушку беззвучно вою от тоски.
Мама тихонечко приносит мне чай. Он пахнет мёдом и молоком…
Всё болит. Но боль в груди затмевает всё остальное.
Где взять этот чертов дзен?
— Вену…
На автомате колю парням препараты.
— У Тарханова днюха сегодня, — требовательно смотрит на меня Шмелëв.
— Я знаю, Ром, — отвожу взгляд.
— А мы не отмечаем. Знаете почему?
Догадываюсь!
Он выходит, я проверяю телефон.
Слов мой лев больше не желает. Ни извинения, ни поздравления не читает.
— Всë, закончились, наконец-то! — выглядывает за дверь Люба.
— Люба, мне до вечера уехать надо. Отпустишь?
— Отпускаю тебя, дочь моя, до утра. Без фейеричной ночи — это не поздравление, я считаю!
— Господи, да о чем ты? Он не отвечает мне даже.
— Приезжай а натурель! Красиво опускайся на колени, выразительно смотри в глаза и…
— Люба! — с возмущением смотрю на неё. — Он с родителями живёт.
— Ну дверь заприте.
Нет, с ней невозможно это обсуждать. Один секс на уме.
До встречи с Бессо ещё есть несколько часов. Забираю из ювелирной мастерской цепочку Марата с кулоном. Он её там потерял в песке. Порвалась во время драки. Потом готовлю дома торт для моего котёнка. Я не знаю, примет ли он его. Но ничего более тёплого и личного я в подарок придумать не могу. И готовлю самый сложный и вкусный — «Дамские пальчики». Начиняю каждый пальчик творожным кремом, пропитываю сметаной, украшаю шоколадной крошкой, глазированой клубникой.
Не хочет меня видеть?
Я была не права, да. Но я так за него боялась! Я и сейчас боюсь.
Но ты сделаешь это, Ростовская, — параллельно убеждаю я себя. Ты приедешь, поздороваешься с его родителями, попросишь передать. И если они решат сказать тебе пару ласковых — молча выслушаешь. Но торт отдашь!
Упаковываю в красивую кондитерскую коробочку с прозрачным окошком.
Бессо звонит.
— Ты не передумала ехать?
— Нет, конечно.
— Я могу и без тебя…
— Нет, я хочу участвовать в этом разговоре. Чтобы у него не было сомнений.
— Тогда, через час в больнице.
Надеваю своё самое красивое летнее платье, золотистые босоножки на каблуке, длинные серьги, подчёркивающие шею. Парфюм…
А вдруг мы увидимся. Красивую женщину простить легче, да?
Долго смотрю на себя в зеркало, ищу по привычке асимметрию лица. Но её практически нет. Делаю пару штрихов, чтобы подчеркнуть черты и скрыть мелочи, которые замечаю только я. Я немного зациклена, наверное, на этом. И не только на этом. У меня много не заживших ранений в душе. Я не хотела их перекладывать на Марата. Но так вышло… И, наверное, я готова с ним про себя проговорить какие-то вещи. Если он захочет, конечно.
Забираю тортик с собой.
Больница совсем рядом. Я снимала квартиру поближе. Полгода туда как на работу…
Поднимаюсь сразу в отделение травматологии.
Какая там палата? Одиннадцатая? А я лежала в седьмой. Заглядываю.
Рустам с загипсованным плечом. Это перелом ключицы и ребра. Вроде — мелочь, но вещь мучительная. А вот на лице травмы посерьёзнее. Челюсть зафиксирована. Говорить и есть не сможет ещё очень долго!
Я не злорадствую, нет. У меня всё сжимается от воспоминания — каково это. Пальцы начинают дрожать.
В палате ещё трое мужчин. Нервно здороваюсь, ловя взглядом глаза Бессо.
— Алёна Максимовна, — представляет меня он. — А это Сергей Иванович, адвокат Рустама. И Лев Русланович… Тарханов.
Оу… Шевелю губами, не зная куда деть глаза. Как неожиданно!
— Здравствуйте, — заикаюсь я, поправляя волосы.
Чувствую, как меня зондируют взгляды мужчин.
— Собственно, — продолжает Бессо, — будет иск от вас, будут два встречных от нас. Один от Алёны за события прошлого года.
Я поспешно киваю, подтверждая, глядя в глаза Рустаму.
