сферу Афганистана, где в конце XIX века началось контролируемое государством книгопечатание с помощью принтеров и печатных станков, привезенных из Индии. И снова политика, война и более извилистый путь турецких переводов привели к тому, что афганцы получили первые печатные рассказы и изображения о Японии. Как и в соседнем Иране, самый ранний афганский рассказ был посвящен поражению России. В 1906 году эта иллюстрированная книга была опубликована ее афганским шиитским автором в иранском пограничном городе Мешхеде, куда он бежал, спасаясь от антишиитской политики правителя Абд ар-Рахман-хана. На фоне пересказа тех же сражений, о которых позже вновь сообщил Табризи, наиболее яркой особенностью "Айн аль-Вакайи" были необычные литографические изображения, особенно изображение решающего поражения русских в Цусимском море (Бахр-и Сусима), морском пространстве, ранее неизвестном афганским читателям. В отличие от Калькутты, где "Микадунама" печаталась с глянцевыми иллюстрациями, взятыми из "Иллюстрированных лондонских новостей", менее развитая литографская типография Ирана стала толчком к художественному изобретению: фантастические рисунки военных кораблей в "Айн аль-Вакайи" выглядят так, словно они появились из воображения персидского Леонардо.

В последующие годы другие афганцы проявляли более пристальный - и более точный - интерес к поражению России. В своей речи в недавно созданном в Кабуле военном колледже в 1911 году наследник престола, принц Инаятулла, восхвалял "трезвость, патриотизм и дисциплину японского солдата и пылкость японского офицера", которые он противопоставлял "пьянству русского солдата и пижонству русского офицера". Годом позже ведущий националист (а впоследствии министр иностранных дел) Махмуд Тарзи (1865-1933) обратил уроки войны непосредственно на службу афганскому государству. В своей кабульской газете "Сирадж аль-Ахбар" ("Фонарь новостей") он опубликовал различные переведенные отчеты о Японии, включая рассказ о путешествии. Затем, в 1915 году, Тарзи использовал полуофициальное издательство 'Inayat Press, одно из всего двух издательств в Афганистане, для выпуска Tarikh-i Muharaba-yi Rus u Zhapun (История русско-японской войны). Пробыв семнадцать лет в ссылке в Османской империи, Тарзи не только знал турецкий язык, но и был осведомлен о большом количестве информации о Японии, доступной на этом языке. Поэтому, как и иранская книга Табризи, книга Тарзи также была переводом - хотя в данном случае полным - турецкой "Рус-Жапун Сефери" майора Османа Сенаи и капитана Али Фуада. Учитывая, что книгопечатание появилось в Афганистане всего несколькими десятилетиями ранее благодаря импорту печатного станка из Пенджаба с индийскими рабочими для его обслуживания, афганское издание было огромной задачей. Настолько важны были уроки самосовершенствования, которые давала Япония, что пять толстых томов "Тарзи" составили почти 1 500 страниц. К тому времени это был самый длинный текст, опубликованный в Афганистане.

В отличие от более выборочного перевода Табризи, более полное изложение османского исследования Тарзи включало различные исторические и культурные разделы. Хотя основное внимание по-прежнему уделялось военным вопросам, перевод послужил для передачи в Афганистан новаторского рассказа о буддизме и синто, причем последний был сформулирован как национальная религия (мазхаб-и милли) в соответствии с идеологией, которой отдавал предпочтение сам Тарзи. Однако, признавая важность буддизма для Китая и Японии, Тарзи даже в сноске переводчика не упомянул об исторических связях буддизма с его собственной родиной. Столкнувшись с дилеммой, которую Тарзи и его турецкие информаторы разделяли со многими мусульманскими реформаторами: как создать свою страну по образцу Японии, чьи синто-буддийские традиции были полностью чуждыми, Тарзи включил в книгу небольшой раздел о распространении ислама среди японцев.

Эта тема очень волновала многих других мусульман того времени, и не в последнюю очередь небольшой отряд исламских миссионеров, прибывших в недавно открытые порты Японии. В переводе Тарзи объясняется, что ислам, появившийся в Китае всего через пятьдесят шесть лет после смерти Мухаммада, впоследствии распространился в Японии благодаря усилиям китайских купцов. Но совсем недавно тысячи китайских мусульман приехали учиться в японские военные и торговые школы. Для Тарзи, как и для его поздних османских информаторов, китайские мусульмане служили легитимирующим примером для подражания, как их собственные мусульмане могли бы извлечь уроки из страны бывших идолопоклонников, которую до поражения России мало кто из них посещал, а в случае с Афганистаном даже читал о ней.

 

От восхищения Японией до обращения микадо

Был и другой способ решить проблему подражания стране, чья синтоистско-буддийская культура только выходила из многовековой концептуальной полутени "поклонения идолам". В соответствии с тем, что мы видели в районе Бенгальского залива, решение заключалось в обращении японцев в ислам. Отчасти это было простое принятие желаемого за действительное. После поражения России от Ирана и Османской империи до Средней Азии и Индии широко распространились слухи о том, что микадо находится на грани обращения в ислам; некоторые даже заявляли, что он станет новой государственной религией Японии. Возможно, именно из-за таких слухов внимание к успехам христианских миссионеров и к политике религиозной свободы в стране уделялось в османских, иранских и афганских книгах, которые мы видели опубликованными в это время. Война также широко освещалась в арабской прессе, и вскоре после окончания конфликта журнал "Аль-Манар" ("Маяк"), широко распространенный в приморской Азии, опубликовал две статьи об обращении Японии в ислам и призвал своих благочестивых читателей отправиться туда, чтобы сделать это. Месяцем ранее "Аль-Хилал", другой арабский журнал, который читали мусульмане по всей Азии, сообщил о влиянии буддийских миссионеров в Британии, так что, возможно, все казалось возможным на фоне таких маловероятных евразийских обменов. Эти конкурирующие миссионерские начинания заставили нескольких мусульманских евангелистов откликнуться на призыв "Аль-Манар". Одним из них был Хаджи Мухаммад 'Али, грузин с окраины Российской империи, чей длинный пароходный маршрут пролегал из черноморского порта Батуми через Стамбул, Аден, Коломбо и Порт-Луи на Маврикии, где он проповедовал в мечетях, украшавших каждый из этих портов, прежде чем он наконец достиг Йокогамы. Хотя в Японии еще не было мечетей, благодаря таким миссионерским начинаниям мусульманская встреча с Восточной Азией стала средством самопроекции, а также самосовершенствования.

Одним из индийцев, взявшихся за это дело, был Азми Дихлави (1867-1934), который в последние месяцы 1905 года отплыл из Калькутты. Отработав свои методы проповеди в Индии и Бирме, в Японии он прочитал несколько лекций об исламе (обязательно на английском языке), а также проповедь в буддийском храме в Нагасаки, которая, как он позже утверждал, привела к многочисленным обращениям. Одна из его лекций была переведена его буддийским современником Нукарией Кайтеном (также 1867-1934), который в предыдущем году опубликовал биографию Мухаммада. По иронии судьбы, перевод появился в японском христианском журнале "Рикуго дзасси" ("Космос"), одном из аналогов прозелитических журналов, распространявшихся от Калькутты до Рангуна и Сингапура. К 1906 году даже религиозный лидер исмаилитов Ага Хан отплыл