Это не то, что я ожидал от него услышать, неужели бродяжка ему настолько понравилась? Рука невольно вспыхнула, но я успел сдержать огонь, пока никто этого не заметил. Вот же засранец, что он задумал?!

– Ой! – вдруг вскрикнула моя бродяжка, порылась в своей сумке, достала какой-то флакончик и сразу подбежала к Труту его вручать, – это должно помочь пострадавшему! Я на дегустаторе опробовала, ему помогло.

Она тут же вернулась на свое место, подняв по пути упавший при её гневной речи стул. Какой еще дегустатор? Она что принца встретила и приняла его за какого-то дегустатора? О, Спаситель, да что с ней такое?

– Госпожа Руднева, вы же на последнем курсе учитесь? – спросил министр, глядя на нее с любопытством. Бродяжка лишь кивнула в ответ.

– Я тут подумал: вся эта ситуация – просто нелепое недоразумение, ошибка, вызванная вашим плохим самочувствием. Поразмыслив, я решил, что во всем виновата плохая физическая подготовка студентов училища зельеваров. Так что правильным решением станет провести для выпускников училища занимательную практику в моем ведомстве, Тайной полиции. Это будет очень познавательно для моих сотрудников: больше углубиться в такой важный предмет, как зельеварение. Студенты же смогут поднять свою физическую подготовку и лучше усвоить знания о том, как правильно делать свою работу, чтобы не лишиться головы.

Я ожидал многое от министра, в основном подставы, но такого?! Он хочет, чтобы она была ближе к нему! Она ему понравилась, моя бродяжка понравилась этому идиоту!

– Что ты… – хочу его разорвать, хочу раздавить как букашку.

Это ревность, самая настоящая ревность. Я ревную бродяжку к нему, странно, учитывая то, что она мне не жена! Да что со мной такое?! Что я творю? Это магия какая-то? Помешательство? Все перед моим взором окрашивается в синий, Трут видит, что я злюсь, и надменно улыбается.

– Конечно же, это пробный вариант, но, думаю, в случае успеха моего решения, утвердить такую своеобразную практику не только для последующих выпускников училища, но и для студентов магических академий, за которые отвечаете Вы, советник. Надеюсь, вы найдете время проинструктировать мою скромную организацию на предмет обмена краткой учебной программой, – закончил, наконец, говорить министр и стукнул молоточком в подтверждение, что суд завершен.

Улыбаясь, он вышел из зала в полной тишине. Едва это произошло, послышались возмущенные крики, и поднялся невообразимый шум. Люди негодовали, целители обзывали девушку, оставшуюся стоять возле кресла судьи, а я понял, что больше не намерен это терпеть. Мне нужны ответы, на которые может ответить лишь один-единственный человек.

– Нам надо поговорить, – шепнул, хватая бродяжку за руку и быстро уводя из эпицентра людского негодования.

Перестарался, чертовски перестарался. Толпа недовольно гудит, они готовы разорвать ее на части, но я, разумеется, не позволю им этого. Слишком увлекся, желая напугать и разозлить ее, по привычке сделал свою работу слишком хорошо. Что бы там не решил Трут, в глазах придворных бродяжка все равно виновна. Им обещали кровавую расправу, но министр не оправдал их ожиданий, и толпа, полностью обезумев, захотела взять правосудие в свои руки. Стадные инстинкты взяли верх над разумом. Зря, я это, зря. Был другой способ проверить, я знал это с самого начала, но решил оставить его на крайний случай. Но теперь, после того как, разозлив ее и испугав, я не получил нужного результата, остается только этот способ и банальный допрос. Увы, ни того, ни другого делать при свидетелях нельзя, так что остаётся надеяться, что они отстанут на выходе из зала.

– Убийца принца! Поделом тебе!

– Ведьма! Гореть тебе на костре! – до меня не сразу доходит смысл гневных выкриков, несущихся от разбушевавшейся толпы, слишком занят мыслями.

Бродяжка внезапно вырывает руку из моей хватки, это злит меня, правда всего долю секунды, пока не осознаю, что она останавливается, хватаясь обеими руками за затылок. Ей больно? Смотрю на пол, в нее бросались всем, что попадалось под руку разъяренным придворным, даже обовью, пока я упрямо тащил её вперед, ничего не замечая. Я не чувствую ее чувств, она не думает обо мне, сейчас выглядит как щенок с подбитой лапой. И вот это жалкое существо, возможно, моя жена. Однако, к своему удивлению, я не чувствую удовлетворения от ее страданий, наоборот, я ощущаю животную ярость. Эти беспечные ублюдки посмели ее тронуть, мою возможную жену!

– ВОН! – позволяю глазам загореться вновь, чтобы испугать этих стервятников. Они бегут, как перепуганные крысы, обратно в зал, остаются только стражники, но и их я тоже выгоняю. Я слишком долго был в неведении, хочу, наконец, узнать на ком не по своей воле женился.

Шепчу заклятие, чтобы никто не смог нас подслушать и побеспокоить. Оборванка стоит всего в нескольких шагах от меня, протяни руку, и я дотронусь до нее. Пальцы рук немеют от желания распустить пучок волос на ее макушке. Хочу увидеть, так ли на самом деле они длинны и красивы, как той ночью? Вижу ее страх, хотя понять, что она чувствует не составляет труда, так сильно оборванка сжимает свою сумочку. Что там? Ее защита? Но что ее может защитить от меня? В ней нет магии, ни капли, я чувствую это даже сейчас.

– Ты… – заговариваю первым, наконец, поймав ее взгляд. Почему вариант с допросом на деле оказался настолько трудным в исполнении? Что сложного в том, чтобы сразу спросить, с ней ли я переспал той ночью? Есть ли Брачная Метка на ее теле? В конце концов, моя ли она жена?! Но язык упрямо немеет, не желая высказываться напрямую, подходящих слов не находится.

– Вы, – в резкой форме упрямо подсказывает оборванка, и я вспоминаю этот тон, вспоминаю нашу первую встречу. Она ставит меня в рамки приличий. Показывает, что лучше меня, и я не достоин называть ее на «ты». В какую игру она играет? После всего, что было, мы все еще на «вы»? Смешно, честное слово, смешно. Если… если только она была лишь той, кто устроил скандал в отеле, но не той, с кем я провел ночь, и у кого осталась метка на спине.

– Вы?! – мне с трудом удается спрятать злость за иронией.

Всего мгновение, и я решаюсь, делаю шаг к оборванке, хватаю ее затылок и прислоняю ее лицо к своему. Делаю это слишком резко, причиняя ей боль, а потом накрываю ее рот поцелуем. Если я ошибался,