— Ладно, — медленно и величественно кивнул он. — Ты правда собираешься возиться с тамошней бюрократией?

— Буду как лев с ними драться, обещаю! — я помахал перед ним рукой, все еще замотанной эластичным бинтом. Блин, грязный он какой уже, надо бы постирать вечерком сегодня. — С живых не слезу, но заставлю их принять нас на прослушивание!

Фух. Прокатило. Пять баллов мне за дипломатию.

— Ладно, пойдем к ребятам, — я похлопал Астарота по плечу. — Репетировать, и все такое…

Кирюха и Бельфегор стояли за клавишами и спорили насчет проигрыша. Бегемот мотал головой и подстукивал себе рукой на столе.

— Давайте попробуем про монаха, — сказал Астарот, все зашевелились, принялись втыкать штекеры и настраивать инструменты, а я забрался на стол и привалился спиной к стене. Блин, трындец конечно. Устал, как будто вагоны разгружал, а не с приятелями-говнарями общался. Все-таки, дипломатия — это вообще не мое нифига. Я привык говорить, как есть, без экивоков. А тут надо слова подбирать, еще и следить за лицами, как бы у кого из моих творческих друзей не подорвало с чего-нибудь.

Но… что-то уже получилось.

Так что пять баллов за дипломатию. И стакан чая с молоком перед сном за первый успех.

Последний вопрос повестки дня был самым простым и никаких возражений не вызвал. Даже наоборот, когда я рассказал, что договорился с Иваном про публикации в газете, мои говнари так собой загордились, что даже сыграли песню про монаха от начала и до конца с воодушевлением и огнем. Как я и подозревал, в исполнении Астарота и с имеющейся в наличии аранжировкой, зазвучала она весьма бодро. Ну и да, определенно получилось нечто среднее между «Сплином» и «Королем и шутом» на минималках.

Я сидел в своей комнате за столом и тупо рассматривал расписанный по пунктам план действий, вписанный в мой нынешний распорядок дня. Начал бодро — вернулся с тренировки, принял душ, поужинал. Записал кое-что. И как-то… отвлекся.

Молодой организм взбрыкнул и принялся отвлекать меня от мыслей по делу мыслями о вещах приятных, но в данный момент нереализуемых. И чем сильнее я пытался выпнуть из головы образы той блондинки, из толкиенистов, соседской девицы в коротеньком халатике, которую встретил, когда мусор ходил выносить, и загадочной Евы, которая даже телефона мне не оставила утром…

Я тряхнул головой и снова попытался сосредоточиться на плане действий. Значит, с Илюхой-Бесом мы договорились идти на свалку в четверг, а в субботу — по магазинам. С Иваном мы встречаемся в кафе «Сказка» в пятницу… Или не в пятницу?

Да блин!

Я отчетливо вспомнил зеленые цифры в темноте и гладкую кожу Евы под пальцами.

Снова тряхнул головой.

Хрень. Так не пойдет. Мало того, что у меня юное тело, бурлящее под самые уши гормонами, так я еще и тренировками сейчас его взбодрил. И пытаюсь с холодной головой тут поработать. Ага-ага. Я в полтос-то не всегда мог думать нужной головой, что же говорить про сейчас?

Сиюминутный ответ был прост, как грабли — подрочи, братан, и ясность мыслей ненадолго вернется. А вот в долгую…

В долгую мне нужна женщина.

Ну, с учетом возраста, девушка. Герлфренд, чувиха, чикса или как там еще может называться сейчас условно-постоянная спутница жизни?

И этот пункт не менее важен, чем встреча с Иваном или сталкинг на свалке в поисках нужных элементов антуража.

Я мысленно перебрал тех девушек, с которыми успел познакомиться.

Света-Эклер? Звучит полезно, но нет, не смешите мои тапочки. Подкатить к блондинке из свиты Илюхи-Беса? Она вроде хорошенькая, и фигура у нее отличная…

Но кроме сисек я ничего о ней вспомнить не смог.

Остается… Ева.

Вроде Бельфегор говорил, что она чья-то девушка. Яна-Цеппелина, кажется… Что, впрочем, никак ей не помешало привести меня к себе домой и со всем пылом и страстью отдаться.

Хм, Ева…

Умная, остроязыкая, хорошенькая. Не боится быть не похожей на других.

Она не оставила мне телефона, но это дело поправимое.

Я захлопнул тетрадку и вышел из комнаты. Накрутил по памяти номер Бельфегора. Хмыкнул, слушая длинные гудки. Надо же, вот странность. Я в свое время так привык к бесконечной памяти телефона, что даже свой номер не очень-то трудился запоминать. Но вот оказался в других обстоятельствах, и циферки как-то сами собой укладываются в голове, в записнуху заглядывать не надо.

— Алло, Борис, привет! — сказал я, услышав голос приятеля. — Слушай, какое дело, у тебя нет номера Евы Михеевой?

Через десять минут перекрестного перезванивания разным общим знакомым искомые шесть цифр оказались найдены. Ничего сложного, в принципе. Главное, не пускаться в сложные объяснения, нафига он тебе нужен, чтобы не принялись предостерегать и увещевать.

Я задумчиво посмотрел на аппарат, потом прислушался к звукам в квартире. Вечер, все сидят по своим комнатам. Пожалуй, поступлю, как делает сеструха. Я ухватил аппарат и поволок его в свою комнату. Лариске там будет все слышно, конечно. На самом деле, я бы и от родителей не стал скрываться, но как-то… ноблесс оближ. Я же недоросль. Мне положено ревностно свои личные тайны защищать.

Так что…

Я прикрыл дверь и накрутил на диске шесть цифр.

— Добрый вечер, могу я поговорить с Евой? — вежливо спросил я, услышав в трубке «алло!»

Глава 24

Вчерашний снег растаял, и Новокиневск из празднично-новогоднего снова превратился в хмурый и серый. Вычурная арка ворот в парк на этом фоне издалека смотрелась сооружением из пломбира или белкового крема, но вплотную эта иллюзия рассеивалась. Побелка давно облупилась, художественная лепнина частично обвалилась, а в трещинах было видны все цвета, в которые эти самые ворота когда-то красили. Я привалился к одной из колонн и разглядывал прохожих. Редких прохожих. Трамвайное кольцо рядом с рынком после обеда вообще не очень-то многолюдное место, все выходят на пару остановок раньше, там традиционная новокиневская пересадка с трамвая на всякие почти пригородные автобусы. А до конечной доезжают единицы. Во всяком случае, в это время года. Рыночные палатки уже свернулись, интересных магазинов здесь нет, а Центральный парк, возле ворот которого я и стоял, законсервирован на зиму с конца сентября.

Еву я увидел сразу же, как только она вышла из почти пустого вагона. Она была в сером пальто и вязаной шапочке. Шея замотана длинным шарфом. Вышла на остановке, огляделась и пошла в мою сторону.

— Привет, — я отлип от колонны и двинулся ей навстречу. — Я хотел принести цветы, но в магазине были одни гвоздики. А их только на похороны дарить. Или памятникам. Но ты живая и не из камня. Рад тебя видеть.

Лицо Евы, пока она шла, было очень серьезным и сосредоточенным. Как будто она прокручивала в голове разные варианты того, как