Гинзбург. И напрасно — пусть сначала съездят туда и попробуют найти людей, которым при немцах хорошо жилось — за исключением, разумеется, карателей и коллаборационистов, которые обогащались на грабежах и убийствах. А подавляющее большинство населения жило в постоянном страхе, что придут полицаи и отберут последнее, или сосед напишет донос о связях с партизанами — и тогда окажешься в лапах у «Тоньки-пулемётчицы». Так что вряд ли права дилетантка, которая заканчивает свой опус многозначительной фразой: «Подпольная деятельность преданных идеалам самоуправления жителей бывшей автономной республики продолжалась вплоть до 1980-х годов». Факты опять же говорят об обратном. Я специально спросил об этом бывшего начальника Брасовского отделения УКГБ СССР по Брянской области, впоследствии заместителя начальника брянского управления ФСБ, полковника в отставке Владимира Алексеевича Дьяченко. Он рассказал, что когда к нему в Локоть привозили подследственную Гинзбург — ту самую «Тоньку-пулемётчицу», то он сажал ее рядом с собой в машину и вез по местам совершения ей массовых расстрелов и других преступлений для опознания. При этом приходилось принимать меры, чтобы исключить сход местных жителей во избежание самосуда. Вот о чем я бы посоветовал подумать автору-дилетанту Марии Молчановой…

По словам полковника Дьяченко, такие, как Макарова-Гинзбург, были изначально готовы к предательству, сознательно выслуживались перед оккупантами ради пайки и тряпок, которые снимали с убитых, а затем напивались в солдатском казино и устраивали оргии с местными полицаями и немецкими солдатами. Но за свои деяния им пришлось ответить. Чекисты Брянщины сделали всё, чтобы эти изверги в человеческом обличье понесли заслуженное наказание.

Возвращаясь к делу Павлика Морозова, убитого кулаками и оклеветанного либералами, могу сказать, что знаю об этом деле побольше некоторых Вишневских. Дело в том, что Павлик Морозов — мой земляк. Он родился в селе Герасимовка, что в 60 км от Тюмени. Тела Павлика Морозова и его восьмилетнего брата Фёдора были найдены в лесу 3 сентября 1932 года. Как сказано в Акте осмотра тел, «Морозов Павел лежал от дороги на расстоянии 10 метров, головою в восточную сторону. На голове надет красный мешок. Павлу был нанесён смертельный удар в брюхо. Второй удар нанесён в грудь около сердца, под каковым находились рассыпанные ягоды клюквы. Около Павла стояла одна корзина, другая отброшена в сторону. Рубашка его в двух местах прорвана, на спине кровяное багровое пятно. Цвет волос — русый, лицо белое, глаза голубые, открыты, рот закрыт. В ногах две берёзы (…) Труп Федора Морозова находился в пятнадцати метрах от Павла в болотине и мелком осиннике. Федору был нанесён удар в левый висок палкой, правая щека испачкана кровью. Ножом нанесён смертельный удар в брюхо выше пупка, куда вышли кишки, а также разрезана рука ножом до кости».

Павел и Фёдор Морозовы были похоронены на кладбище села Герасимовка. На могильном холме был поставлен обелиск с красной звездой, а рядом врыт крест с надписью: «1932 года 3 сентября погибши от злова человека от острого ножа два брата Морозовы — Павел Трофимович, рождённый в 1918 году, и Фёдор Трофимович».

Их отец Трофим Морозов, участник Гражданской войны, бывший до 1931 года председателем Герасимовского сельсовета, задолго до описываемых событий бросил жену Татьяну с четырьмя детьми (всего в семье Морозовых было пятеро братьев — но один из них умер в младенчестве) и стал сожительствовать с женщиной, жившей по соседству — Антониной Амосовой. По воспоминаниям учительницы Павлика, отец регулярно пил и избивал жену и детей как до, так и после ухода из семьи. Дед Сергей — отец Трофима — сноху также ненавидел за то, что та не захотела жить с ним одним хозяйством, настояв на разделе. Со слов брата Павлика Алексея (1922 года рождения), отец «любил одного себя да водку, жену и сыновей своих не жалел, не то что чужих переселенцев, с которых за бланки с печатями три шкуры драл… Дед с бабкой тоже для нас давно были чужими. Никогда ничем не угостили, не приветили. Внука своего, Данилку, дед в школу не пускал, мы только и слышали: “Без грамоты обойдешься, хозяином будешь, а щенки Татьяны у тебя батраками”».

26 ноября 1931 года Трофим Морозов был арестован и осуждён на 10 лет за то, что «будучи председателем сельсовета, дружил с кулаками, укрывал их хозяйства от обложения, а по выходе из состава сельсовета способствовал бегству спецпереселенцев путём продажи документов». Ему вменялась выдача поддельных справок раскулаченным об их принадлежности к Герасимовскому сельсовету, что давало им возможность покинуть место ссылки. Такие липовые справки вскоре стали появляться на строительстве Магнитки. Органы начали проверку, и 22 ноября 1931 года на станции Тавда был задержан некто Зворыкин, у которого были обнаружены два чистых бланка со штампами Герасимовского сельсовета, за которые, по его словам, он отдал 105 рублей. По результатам расследования Трофим Морозов был осужден на 10 лет и отбывал срок на строительстве Беломорско-Балтийского канала, откуда вернулся через три года с орденом за ударный труд и поселился в Тюмени.

Весь вопрос в том, имел ли его сын Павлик отношение к аресту отца, доносил ли он на него, как утверждает Вишневская? В 1932 году в обвинительном заключении по делу об убийстве самого Павлика и его брата Фёдора следователем Елизаром Васильевичем Шепелевым было записано, что «Павел Морозов подал заявление в следственные органы 25-го ноября 1931 года». Отсюда и делается вывод о том, что Павлик якобы «предал» своего отца. Однако сам Шепелев в интервью редактору журнала «Человек и закон» Веронике Кононенко и старшему советнику юстиции Игорю Титову заявил: «Не могу понять, с какой стати я всё это написал, в деле нет никаких подтверждений, что мальчик обращался в следственные органы и что именно за это его убили. Наверно, я имел в виду, что Павел дал показания судье, когда судили Трофима… Выходит, из-за моих неточно написанных слов мальчишку теперь обвиняют в доносительстве?!»

По результатам журналистского расследования Евгении Медяковой, опубликованного в 1982 году в журнале «Урал», было установлено, что показаний мальчика в следственном деле нет. Показания его матери есть, а Павлика — нет! Павлик с матерью только присутствовал на суде Трофима, причем мальчик даже пытался выступить, но был остановлен судьей ввиду малолетства.

Таким образом, Павлик не давал показаний против отца в 1931 году. Следовательно, убит он был — кстати сказать, год спустя, что тоже мало согласуется с версией мести за «донос» — совсем по другой причине. И причина эта лежит на поверхности — местные кулаки прятали в голодном 1932 году зерно, а