с шести утра из динамика полился пронзительный голос Ирины Шведовой, говорило о том, что дежурил Сева Казаков. Рязанцев счел это добрым знаком. Он знал, что через минуту постовой побредёт по коридору, стукая ключами в металлические «кормушки» дверей и протяжно выкрикивая: «Подъём!».

Андрейка сбросил ноги с помоста нар, нащупал тапочки, шагнул к двери. Тяжелую поступь подкованных берцев по бетонному полу он различил сквозь страдающее крещендо певицы:

— Белое платье белело напрасно

Краски смешались в горящей долине…

Когда постовой поравнялся с дверью их камеры, Рязанцев громко выкрикнул:

— Старшой, позови дежурного!

Вскоре снаружи заскрежетал металлом ключ, сделавший два оборота против часовой стрелки. Форточка «кормушки» распахнулась, в хату через квадратное отверстие потек воздух. Не свежий, откуда ему, свежему, в подвале взяться, но не такой спертый, как в каменной клетке камеры.

— Привет. Чего звал? — старший прапорщик Казаков, худощавый, черноусый, с четырьмя наградными колодочками над клапаном нагрудного кармана кителя был, как всегда, хмур.

— Всеволод, у меня срок содержания вышел. Доложи, пожалуйста, начальству и еще пусть адвокату моему позвонят. Догадину Владимиру Николаевичу. А то непонятки какие-то, — припав к открытой «кормушке», Андрейка говорил торопливо, словно боялся, что прапорщик его перебьет.

— Хорошо, передам по смене, — Казаков сдержано кивнул. — Я сам не люблю бардак. Оставить тебе, Андрюш, «кормушку» открытой?

— Конечно. Спасибо, Всеволод.

Рязанцев отошел от двери и присел на отделанный металлическим уголком край деревянного помоста, служившего местом их обитания. По распорядку пересменка происходит в семь. Начальник ИВС заглянет в изолятор в восемь. Заглянет всего на пару минут, чтобы узнать, все ли спокойно в его владениях. Новый дежурный доложит ему, что один из арестованных беспокоится относительно законности своего нахождения под арестом. Начальник ИВС Аббасов — заскорузлый служака, ему лишние проблемы не нужны. По уму, он обязан сам освободить арестованного, срок содержания под стражей которого истек, но он этого делать не будет. Двадцать лет Аббасов служит в милиции, из них девять — начальником ИВС. Горячку пороть не в его натуре, он мудрый азербон. На общей сходке, которую начальник УВД проводит, он ничего не скажет, не тот уровень. Но вот когда начальник МОБ оставит в зале только своих подчиненных, непременно поставит его в известность о нарисовавшейся проблеме. Начальник МОБ примет к сведению и озадачит того же Аббасова выяснить в прокуратуре: в чем загвоздка. Аббасов спустится с третьего этажа в свой кабинетик и позвонит в канцелярию прокуратуры.

Какая-то определенность образуется не раньше десяти, половины одиннадцатого.

«За четыре часа с ума можно спятить! Или начать ломиться?! Какого хера они меня незаконно держат в камере?!»

Андрейка заметался по крохотному пятачку от нар до двери. Два шага туда, столько же обратно.

Заворочался Проскурин, с кряхтеньем сел, потянулся.

— Ты чего, Андрон, со сранья скачешь, как слон? Орешь! Ночью спать не давал, вертелся веретеном!

— Гош, они мне могут срок продлить, когда дело закрыто? — Рязанцев впился глазами в помятое лицо бывшего следователя.

— Они все-о мо-огут, — широко зевая, ответил тот. — Сгоняют в областную прокуратуру, там продлят еще на месяц или на два-а.

— Но дело-то мое закрыто?

— Блин, вот заладил. Закры-ыто! Закрывают магазин на обед! А с тобой произвели важное процессуальное действие — ознакомление обвиняемого с материалами дела. Они — хозяева, как хотят, так и сдают.

— И как это? Так просто — съездили к областному прокурору и тот, не вникая, продлит мне стражу?

— Как преподнесут ему, так и он сделает. Вообще-то, в областную ездить стрёмно. За продления дерут в хвост и в гриву. Опять же полагается за десять суток до истечения срока с продлением приезжать. Ну я это тебе со своей ментовской колокольни говорю, а как у них, у прокурорских — не знаю, в прокуратуре не работал… Знаю только, что ворон ворону в глаз не клюнет… Ну чего, надо вставать, что ли?

Проскурин слез с нар, нашел свои резиновые сланцы и двинул к унитазу.

Пока его сильная струя журчала в сливном отверстии, Андрейка переваривал услышанное.

«В прокуратуре области за десять дней полагается срок продлевать. Его не продлили! Не может быть, чтобы рядовой следак, пусть и прокурорский, мог в любое время к начальству завалиться. Николаич, помнится, рассказывал, что областников всегда остерегался, старался им реже на глаза показываться. Не-ет, не поедет Винниченко срок продлевать, он и так, по ходу, не на лучшем счету. Жалился, что ничего не успевает. Нынче всё решится!»

За завтраком Рязанцеву кусок хлеба в рот не полез.

Третий сокамерник, Яшка, с удовольствием срубал Андрейкину пайку. Этого Яшку в своей хате Рязанцев и Проскурин обнаружили вчера, когда с тюрьмы спецэтапом приехали. Он сидел со второго января за грабеж. Пьянствовал с дружбанами в баре «Лель», второй день нового тысячелетия отмечал, пьяный был в хлам. Вышел за угол отлить, — в респектабельном «Леле» туалета не имелось. В подворотне разодрался с посетителем того же заведения. Мужик убежал с разбитым таблом, оставив слетевшую во время потасовки норковую шапку. Яшка, чтобы добро не пропадало, головной убор подобрал, сходил в знаменитый дом «семь-восемь» на улице Абельмана, загнал там трофей за три сотни самогонщице, после чего вернулся в «Лель» дальше отдыхать. И тут избитый мужик привел в бар ментов.

Яшка возмущался: зачем этот фофан сбежал, позабыв свою долбанную шапку? Не брось он шапку, ничего бы не случилось. Для Яшки ответ на вопрос «кто виноват?» был предельно ясным.

В «бээсную» камеру он попал потому, что в начале девяностых прослужил год водителем в роте ППС. После увольнения сменил множество мест работы. Шоферил, пока права за пьянку не отобрали, и подсобником на стройке вкалывал. В последнее время перебивался разовыми калымами.

— Стой на своем мёртво, и получится у тебя побои и кража, а не грабеж с насилием, — напутствовал Яшку юридически подкованный Проскурин. — Говори, что умысел на завладение чужим имуществом у тебя возник, только когда мужик убег, и ты на снегу шапку увидел. Похитил ее тайно! За побои и кражу получишь условно. Я — знаю!

За квалифицированную консультацию Яшка согласился убираться за Проскурина в камере. Сегодня по графику как раз следака была очередь дежурить. Андрейку это покоробило, но встревать в чужое он не стал, Яша — взрослый мужик.

Время тянулось невыносимо. Так как часов в камере не полагалось, Рязанцев то и