– Мы приближаемся к озеру Онгаку, – сказал Морикава-сэнсэй, обернувшись через плечо. – Знаете, чем оно известно?

Хизаши не знал, Кента тоже, зато неожиданно подал голос Сасаки:

– С ним связана трагическая история. Одна девушка утопилась в нем от несчастной любви, и с тех пор по ночам слышалось печальное пение.

– Верно, Арата-кун, – обрадовался Морикава. – Если быть точнее, то девушка покончила с собой не столько от несчастной любви, сколько от отчаяния. Она полюбила мужчину и вошла в его дом женой, но как бы хорошо они ни жили, однажды муж привел в дом вторую жену. Во времена наших дедов такое не было редкостью. И стало его первой жене казаться, что больше не нужна она любимому, а та, вторая, уже и ребенка ему родила, и нашептывает ему разное, что, мол, зачем тебе еще кто-то? И вот однажды настолько обозлилась несчастная, что совсем помутилась умом. И, чтобы причинить любимому боль, утопилась в озере. Но в последний момент поняла, что натворила, оттого и песня, которую ее призрак поет по ночам, настолько жалобная и грустная, что многие, послушав ее, сами заходят в воду. Такая вот легенда озера Онгаку.

– Очередная история про несчастный призрак женщины, – фыркнул Хизаши.

– Женщины больше привязаны к этой жизни, чем мужчины, – заметил Морикава, восприняв слова Хизаши как повод провести небольшую лекцию. – Они испытывают больше эмоций и привязанностей, которые после смерти не дают душе переродиться. К тому же мужчины совершают благородное самоубийство вроде сэппуку, чтобы защитить свою честь, тогда как женщины кончают с собой в порыве гнева, отчаяния или тоски. Эти чувства превращаются в темную энергию, и она может обратить такой призрак в злого духа или даже демона. Смотря какие сложатся условия.

– Очень грустно, что те, кто заведомо слабее, и страдают больше, – тихо произнес Кента.

– Нет у меня никого,

Кто обо мне грустил бы.

Неужто еще живой

Самой себе придется

Сказать: о, бедняжка, бедняжка?[47]

– Эти строки написала женщина? – спросил Кента. Он все еще не разбирался в поэзии, но, как стало известно Хизаши, тайно брал у Сасаки книги.

– И какая, – хохотнул Морикава. – С очень непростой жизнью. Моя жена очень любит стихи, постоянно мне что-то зачитывает. Вот, стараюсь не показаться ей скучным.

– Женщины любят стихи? – простодушно спросил Куматани, чем вызвал улыбку даже у Сасаки, что говорить о Морикаве.

– Стихи – это слова, которыми говорит сердце, Кента-кун. Однажды ты тоже, как я когда-то встретил свою Саюри, встретишь женщину, вместе с которой будешь любоваться луной и сочинять хокку под сенью цветущих слив.

И он с теплотой продекламировал:

– Изменчивы сливы!

В ночь опадут лепестки,

Лишь ты со мной.

Хизаши только что не взвыл. Пока эти двое при молчаливом попустительстве третьего упражнялись в стихосложении, руки Хизаши медленно превращались в ледышки. И первым, кто обратил на это внимание, оказался именно Куматани Кента.

– Я запомню ваши слова, учитель. А теперь давайте ускоримся, чтобы не заставлять вашего друга ждать.

С этого и началось их раннее путешествие – с письма некоего господина Янагиба, в котором тот просил старшего сына своего старого друга помочь в одном деликатном деле. Дело это касалось недавно построенного замка Мори – сооружения масштабного, потребовавшего нескольких лет упорного труда строителей, и в своем роде уникального, ведь лорд Киномото лично занимался эскизами внутреннего убранства хозяйских покоев и церемониального зала. Даже чертежи сам делал! То-то же Сасаки так рвался посмотреть на него изнутри.

– Так все же, – спросил Хизаши, чтобы не скучать, – в чем дело? На что жалуются люди?

– На то же, на что и обычно. Кто-то видел призрака, кто-то слышал плач и вздохи в пустых коридорах. Якобы кто-то бродит по ночам, а во время строительства каждый день погибало по человеку, а в день завершения работ пропала целая группа рабочих из окрестной деревни. Лорд Киномото уехал по делам в столицу, толком и не побыл в замке, а пока сюда перевезли женщин и прислугу. Лорд скоро вернется, так что у нас не так много времени, чтобы сделать выводы.

– Люди всегда мрут от тяжелого труда, – заметил Хизаши, не особо впечатленный. – А призраки – это вроде бы не дело для экзорцистов.

Морикава бросил на него неодобрительный взгляд.

– И тем не менее любые человеческие жизни важны, поэтому мы исполним просьбу Янагибы-сана. Для вас, ребята, это хорошая возможность попрактиковаться не только на каппах из старого пруда.

Хизаши молча опустил взгляд, глядя на побелевшие от холода пальцы.

«Любые человеческие жизни важны», – сказал Морикава-сэнсэй.

«Что ёкаи, что люди – все заслуживают уважения», – сказал Куматани Кента.

Такие похожие фразы, но такой разный в них заложен смысл.

Впрочем, утренний холодок быстро выдул из головы лишние мысли, а там и за деревьями мелькнула темная озерная гладь. Дорога проходила очень близко к ней и по возвышенности, оттого вскоре удалось рассмотреть легендарное озеро Онгаку во всей его печальной красе.

Форму оно имело почти идеально круглую. В воде отражались серые облака, потому она и казалась такой темной и неприветливой, а у берега к тому же еще и поросло водорослями, похожими на распластавшихся дохлых раздавленных змей. Должно быть, озеро в ясную ночь и впрямь выглядело зловеще, самое то для того, чтобы стать персонажем кайдана[48]. Хизаши смотрел на воду так долго, как мог, пока дорога не сделала петлю и не вышла к холму, на котором возвышалась видимая издалека многоярусная цитадель замка Мори.

– Добрались, – сказал Морикава и пришпорил свою унылую лошадку.

На фоне мрачного серого неба хищный разлет многоярусных крыш главной башни замка способен был вызвать трепет даже у самого бесстрашного человека. Виною ли тому пасмурная погода, но силуэт тэнсю[49] походил на голодную птицу, устроившуюся на вершине холма и высматривающую добычу. Хизаши не рискнул смотреть особым зрением, чтобы не привлечь ненужного внимания со стороны учителя, но сделал мысленную зарубку попробовать сразу, как только появится возможность.

По традиции территория замка была заключена в периметр глинобитного ограждения, не слишком высокого, но вполне способного надолго задержать врага. Холм сам со себе был высоким, с крутыми склонами, следом за первой стеной виднелась вторая – более извилистая, опоясывающая холм неровным кольцом, словно шелковый пояс, брошенный рассерженной красавицей. И вот уже за этой преградой возвышалась цитадель –