Шрифт:
Закладка:
На мгновение я задумалась: не сохранить ли мою тайну от всех, не побыть ли ребенком чуть дольше?
Но быстро отказалась от этой идеи: что за ребячество, ведь теперь я стала женщиной!
Я поднялась на ноги, пальцы были запачканы свидетельством моей зрелости, а в животе и вправду появилась тупая боль. С гордостью я пошла к шатрам, уверенная, что отныне мои растущие груди больше не будут служить предметом для шуток. Теперь я смогу с полным правом входить в шатер, когда Рахиль и Инна принимают роды. Теперь я могу совершать возлияния вина и готовить хлеб на новолуние, скоро я узнаю тайну отношений между мужчинами и женщинами.
Вообще-то, меня отправили за водой, но я вернулась в Красный шатер с пустыми руками. Но прежде, чем мать открыла рот для упреков, я протянула ей испачканные кровью пальцы.
- Мне теперь тоже нельзя ничего носить, мама.
- О-о-о? - только и сказала Лия, которая на этот раз не нашла слов.
Она поцеловала меня в обе щеки, и тетушки собрались вокруг и по очереди приветствовали меня поцелуями и объятиями. Невестки хлопали в ладоши, все заговорили разом. Инна вошла, чтобы узнать причину переполоха. Меня окружали улыбающиеся родные лица.
Почти стемнело, когда началась церемония. Инна принесла полированную металлическую чашу, наполненную крепким вином, настолько темным и сладким, что я не чувствовала его силу. Но я пила, и вскоре голова закружилась, а мои матери тем временем приготовили хну и нанесли узоры на мои ступни и ладони. В отличие от рисунков на теле невесты, на каждой из моих ног провели красную линию от ступни до потаенных мест, а на руки нанесли орнамент из пятен, которые, как цепочка следов, протянулись до самого пупка.
На глаза мне положили капустные листья («Да будешь ты видеть далеко!» - сказала Лия). Лоб и подмышки мне умастили благовониями («Да будешь ты ходить среди цветов!»- сказала Рахиль). Затем меня полностью раздели. Мне хотелось спросить, к чему столько хлопот с краской и благовониями, но у меня не было сил: должно быть, во всем виновато крепкое вино.
И вот, не успела я и глазом моргнуть, как на меня уже надевали грубое домотканое платье - в такое обычно облачают рожениц, и из такого полотна шьют саван для последа.
Окружающие были так добры со мною, так милы! Они не позволяли мне есть самой, но вкладывали в мой рот самые отборные кусочки. Они массировали мне шею и спину, пока я не стала расслабленной и ленивой, как кошка. Они пели все известные песни. Лия постоянно подливала вино в мою чашу и подносила ее мне к губам так часто, что скоро я совсем утратила способность говорить, а голоса вокруг слились в громкий радостный гул.
Ахава, беременная жена Зевулона, танцевала, хлопая в ладоши, и ее большой живот мерно покачивался. Увидев это, я рассмеялась так, что у меня аж бока заболели. Как хорошо быть женщиной!
Затем Рахиль извлекла терафимов, и все замолчали. До этого момента домашние боги Лавана оставались спрятанными. Я была еще маленькой, когда видела их в последний раз, но сразу узнала, словно старых друзей: беременную мать, богиню со змеями в волосах, божество, наделенное мужскими и женскими частями тела одновременно, маленького круторогого барана… Рахиль осторожно выложила их и выбрала богиню в виде ухмыляющейся лягушки. Та держала в широкой пасти кладку икры, а лапы ее были разрисованы треугольниками, напоминающими по форме кинжалы. Рахиль протерла обсидиановую фигурку маслом, и та засверкала в свете ламп. Я уставилась на глупую физиономию лягушки и хихикнула, но больше никто не засмеялся.
В следующий момент я оказалась снаружи с матерью и тетушками. Мы были в самом центре огорода - там, где находился небольшой участок, на котором сеяли пшеницу, предназначенную для жертвоприношений. Земля была уже подготовлена к посадке зерен: этим предстояло заняться, когда луна вернется вновь. Мне велели лечь на прохладную почву обнаженной, лицом вниз.
Я вздрогнула. Мать положила мою щеку на землю и распустила мои волосы. Лия обняла меня и прошептала:
- Это чтобы охватить землю.
А затем она согнула мои колени и поставила ступни на траву, пояснив:
- Это чтобы вернуть первую кровь земле.
Я чувствовала холодок ночного воздуха в глубине между ног, было странно и замечательно лежать вот так под открытым небом.
Матери собрались вокруг меня: Лия стояла прямо надо мной, Билха - по левую руку, ладонь Зелфы коснулась тыльной стороны моей ноги. Я усмехалась, как обсидиановая лягушка, сонная, влюбленная в них всех. Голос Рахили, стоявшей позади меня, нарушил тишину:
- Мать! Инанна! Царица ночи! Прими кровное приношение нашей дочери во имя ее матери, во имя твое! Она будет жить в своей крови, и эта кровь даст новую жизнь!
Мне не было больно. Масло ослабило вход, и узкий каменный треугольник-часть фигуры божества - идеально вписался, погружаясь в меня. Лицо мое было обращено на запад, а маленькое божество продвигалось на восток, взламывая замок на моей утробе. Если я и закричала, то не столько от боли, сколько от неожиданности и, возможно, даже от удовольствия; мне показалось, что сама Царица Небесная сошла на меня, а внутрь меня вошел ее божественный супруг Думузи. Я была словно полотно между их телами, согретыми великой страстью.
Мои матери тихо застонали в знак сочувствия. Если бы я могла говорить, то успокоила бы их, потому что была совершенно счастлива. Ибо все звезды ночного неба заполнили мое лоно, следуя за маленьким улыбающимся божеством-лягушкой. В ту ночь, самую странную в своей жизни, я лежала, дыша тяжело, как собака, и чувствовала, что плыву по небесам. И внезапно ощутив, что падаю, ни капли не испугалась.
Небо начало розоветь, когда я открыла глаза. Инна присела рядом, наблюдая за моим лицом. Я лежала на спине: руки и ноги широко
