Шрифт:
Закладка:
Таким образом, если «политическая анатомия» «Хайлендской проблемы» раскрывала ее социально-экономическое содержание, то «политическая арифметика» Хайленда предлагала математически выверенный алгоритм решения «Хайлендской проблемы». Представляя собой две стороны одной медали, эти аспекты политэкономии «Хайлендской проблемы» тем не менее целесообразно разобрать по отдельности. Анализ особенностей осмысления и представления феодально-клановых отношений неблагонадежных подданных Короны в Горной Стране и попытки их реформирования с помощью рационализирующего статистического описания с целью получить идеальных подданных на этой гэльской окраине представляли собой основные формы мобилизации местных традиций в рамках интеллектуальной колонизации Горной Шотландии — соответственно «политическую анатомию» и «политическую арифметику» Хайленда.
§ 1. Ненадежный подданный: «политическая анатомия» Хайленда
Феодализм как социально-экономическая и политическая проблема, требующая своевременного осмысления и разрешения, представляет собой на удивление устойчивую и характерную примету эпохи Нового и Новейшего времени. В век глобальных империй многочисленные колониальные случаи и ситуации, с которыми коммерсанты, военные, чиновники, миссионеры и поселенцы сталкивались на территориях, попавших в сферу колониальных интересов европейских держав, неизбежно ставили перед имперскими службами, колониальными чинами вопрос о социально-экономической и политической природе колонизуемых обществ.
Примечательно, что в постколониальную эпоху (понимаемую некоторыми коллегами-гуманитариями как неоколониальная) наиболее активные и предприимчивые игроки на международной арене по-прежнему сталкиваются с проблемами подобного рода[537].
В таком историографическом контексте и в рамках такой интеллектуальной традиции усилия по изучению природы и характера феодальных отношений в Горной Шотландии, предпринимавшиеся британскими комментаторами реалий Горной Страны в конце XVII — первой половине XVIII в., представляются необходимой интеллектуальной практикой эпохи. Британские «эксперты» по Горной Стране активно формулировали и формировали модернизационную альтернативу развития Горного Края. Как и их контрагенты в Европе в эпоху Просвещения и глобальных империй, они были заняты активным поиском общей модели человеческого развития, решая частные задачи колониальной/имперской политики[538].
Особый интерес, однако, в данном случае вызывают не только побудительные мотивы интеллектуальной колонизации Хайленда, порой достаточно ясно изложенные ее проводниками в своих сочинениях. В той их части, которая касается политэкономии Горной Шотландии, не менее важными представляются следующие вопросы: как этот последний оплот феодализма на Британских островах (не считая, конечно, острова Сарк) воспринимали в остальном Соединенном Королевстве? И почему именно так? Анализ академической практики как практики имперской, а риторических приемов как инструментов интеллектуальной колонизации позволяет приблизиться к пониманию многих аспектов решения «Хайлендской проблемы».
Поскольку «обсуждение подобных теоретических вопросов зачастую сопряжено с актуальной политической полемикой, они, возможно, покажутся далекими от интересов историков, занимающихся медиевистикой» или проблемами раннего Нового времени[539]. Тем не менее они вполне уместны, поскольку обнаруживают, что какой бы общественный строй мы ни взяли, его содержание оказывается сложнее и проблематичнее, чем порой предполагают историки или работающие на правительства аналитики.
Цель данного исследования вместе с тем заключается не в том, чтобы преуменьшить значение присваивающей перспективы в представлениях британских комментаторов о горцах как коллективном «Другом» Соединенного Королевства в деле формирования британской идентичности[540]. Представляется необходимым скорее исследовать вопрос о том, являлось ли изучение феодализма в Горной Шотландии исключительно функцией хайлендской политики Лондона в этот период, или оно само по себе стимулировало ее выработку и обеспечивало ей теоретическое обоснование.
Не менее важно ответить на вопрос о том, какова интеллектуальная традиция презентаций и репрезентаций феодально-клановых отношений в Хайленде, чтобы более независимо от романтической, национальной шотландской и имперской британской историографических традиций изучать этот вопрос и его ангажированные интерпретации в сочинениях современников данной эпохи, чтобы более предметно (ближе к их мемориалам, отчетам и обозрениям) анализировать отношения между Великобританией и ее шотландской гэльской окраиной.
Пенсионеры Хайленда: сколько стоит договориться с магнатами
Впервые с военно-политическими угрозами феодально-клановых отношений в Горной Стране правительство Соединенного Королевства столкнулось уже менее чем через год после заключения унии. Ранней весной 1708 г. адмирал Джордж Бинг защитил берега Туманного Альбиона от вторжения французского флота (его сын, также адмирал, Джон Бинг печально известен тем, что будет казнен по приговору трибунала за «недостаточную» оборону Менорки)[541]. Поскольку объединение интервентов с мятежниками в Горной Стране многим казалось почти свершившимся фактом, уже на четвертый день после провала французского десанта в заливе Ферт-оф-Форт, близ Эдинбурга, 16 марта 1708 г. в палате общин британского парламента обсуждали, как «уберечь кланы Шотландии от влияния их глав в случае восстания или мятежа»[542]. Проблема феодальных и клановых отношений в Хайленде, которая является сегодня исключительно академической, в Великобритании конца XVII — первой половины XVIII в. вызывала вполне определенный резонанс и дискуссии.
Билль, ограничивавший власть вождей, в том числе и как феодальных властителей, встретил, однако, серьезное сопротивление депутатов и был в итоге отвергнут. Исчезновение непосредственной якобитской угрозы умерило полемический задор парламентариев, и, как это уже бывало и будет регулярно с ними происходить вплоть до окончательного решения «Хайлендской проблемы» вслед за подавлением последнего мятежа якобитов 1745–1746 гг., желание заняться масштабной социальной инженерией в Горном Крае уступило место тяге к комфорту политической стабильности и равновесия. Не вдаваясь в подробности содержания клановых и феодальных отношений в Хайленде, Лондон в конце концов счел в данный момент лучшим средством минимизации их военно-политических издержек обычный денежный подкуп[543]. Вопрос, однако, состоял в том, с кем, на каких условиях и о какой сумме предстоит договариваться.
В арсенале королевских решений на этот счет имелось два варианта. Оба были опробованы Вильгельмом Оранским и предполагали организацию отдельных рот из представителей лояльных Лондону кланов и/или пенсии вождям и магнатам, стимулируя их лояльность новому королю и протестантскому престолонаследию. История отдельных хайлендских рот берет начало в XVII в.[544] Имея в виду опыт Реставрации, уже в 1667 г. Джон Мюррей, 2-й граф Этолл, получил подписанную монархом комиссию на формирование нескольких отдельных рот из своих клансменов и арендаторов для «стражи на горных хребтах» от залива Морей до Данбартоншира (часть «Хайлендского рубежа», пролегавшая по землям графа Этолла)[545].
В 1678 г. формируются две новые отдельные хайлендские роты, каждая — по 150 рядовых и офицерских чинов, под началом капитанов Джона Кэмпбелла из Гленорхи, 7-го графа Кейтнесса, будущего 1-го графа Брэдалбейна и Холлэнда (креация 1681 г.), и полковника Джеймса Мензиса. Эти роты были распущены в 1681 г. и заменены двумя другими, вошедшими вскоре в состав полка Чарльза Эрскина, 5-го графа Мара[546].
Отдельные роты из горцев, набранные при Вильгельме Оранском, связаны с
