1990 г., готовясь стать членом АН СССР, хотя и с некоторыми оговорками, он признал справедливым письмо трех историков о несостоятельности 10-томника. И тем не менее продолжал «состоять в должности». Впрочем, дело здесь не в том или ином начальнике ИВИ. 10-томник был обречен, не успев родиться.

Савушкин заметил, что 10-томник «опережал» советское обществоведение и вынужден «опираться на недостаточно проверенные гипотезы». Но он наивно считал уже «вложенные средства аргументом за продолжение работы» над многотом-ником. В беседе с одним из авторов этих строк в марте 1991 г. Д. Язов в защиту идеи 10-томника сослался лишь на авторитет политбюро ЦК КПСС, даже не пытаясь привести какие-либо доказательства. В науке давно апробирована такая последовательность: монографии, очерки, популярные работы по наименее изученным темам, публикация документов, воспоминаний, разработка концепции и проспекта многотомной истории. И лишь потом — ее издание. Волкогонов же обещал в фантастически сжатые сроки произвести огромный труд по одному из сложнейших разделов науки, фактически не имея ни должного научного руководства, ни достаточно подготовленных исследователей, на ходу разыскивая необходимые документы и осваивая их, создавая концепцию, анализируя громадную зарубежную литературу. И все это в условиях далеко еще не преодоленной авторитарности мышления и руководителей, и исполнителей. Что касается народа, имя которого вынесено в заглавие издания, то ему нужно не ретушированное переиздание провалившегося 12-томника, а хорошие честные книги небольшого объема по самым актуальным темам.

Впрочем, слышны и другие голоса. Э. П. Бройде-Треппер писал о «вылазках неофашистов, сталинских реваншистов», «зарезавших правдивую историю войны», написанную под руководством Волкогонова. Речь шла о рукописи первых томов 10-томника. Ее, однако, критиковали не только с консервативных, но и научных позиций. Один из соавторов нашего коллективного письма в «Известия» (19 ноября 1990) — мы предлагали начать дело не с 10-томника, а с очерков, — В. Кулиш ныне пересмотрел свои взгляды. Создатели упомянутой рукописи, по его мнению, будто бы «сумели подняться до научного анализа». На Кулиша, очевидно, произвел впечатление тот факт, что группу Волкогонова секретари ЦК и маршалы обвинили в «антипартийности, клевете на коммунистов… приукрашивании немецкого вермахта, непатриотиз-ме». Но этого факта слишком мало, чтобы объявить «обвиняемого» специалистом[184].

Многотомник не состоялся. Лишь в конце 1995 г. взамен его Министерство обороны и РАН издали первую (из намеченных четырех) книгу очерков. Ее нельзя оценить однозначно. Конечно, официальные историки сделали шаг вперед. Однако очерки — это скорее пересказ упомянутого выше 12-томника, особенно в том, что касается разделов об экономике и дипломатии СССР.

Авторы обещали новые документы, выводы. На деле же они привлекли лишь некоторые, но далеко не все достижения отечественных и зарубежных ученых. Они отказались от дискуссии по давно решенному вопросу о характере фашистской войны против СССР; воздержались от мифа о «первом полководце» и даже продолжили критику действий и суждений Жукова; приняли наши замечания о сборнике «Гриф секретности снят» (о потерях РККА); поддержали тезис о том, что многие акции противника были неожиданными для советского руководства и после 1941 г.; привели дополнительные доводы против суждения ряда маршалов о том, что многие поражения армии произошли по экономическим причинам; повторили известные выводы о неспособности РККА 22 июня и наступать, и обороняться, о Московской битве как начале перелома в ходе мировой войны; подтвердили мнение о том, что приказ № 227 не вносил ничего принципиально нового по сравнению с приказом № 270 (заградотряды, расстрелы без суда и следствия применялись и в 1941 г.). Но, заявив, что они «опираются на плечи предшественников», авторы не назвали ни одного из них, фактически посягнули на их приоритет.

Очерки отличаются противоречивостью суждений. Так, в одном из них говорится об исключительной власти Сталина, «единолично управлявшего всеми Вооруженными Силами страны», в другом — о власти «нескольких лиц», «номенклатуры» и даже «партии». Пишут о преимуществах авторитаризма и приводят многие факты, свидетельствующие о его вреде. Довольно часто признают пороки сталинистского руководства войной, пишут даже о преступлениях Сталина, но воздерживаются от общего научного, критического анализа проявлений сталинизма в военных вопросах. Авторы вскользь отмечают «неспособность и неготовность маршалов и генералов противостоять диктаторскому авторитету Сталина», приводят вопиющие факты их безответственности, и в то же время выдвигают на первый план вину именно политиков.

Не освободились авторы и от попыток смягчить пороки сталинского руководства. Так, явный провал сталинской дипломатии и стратегии в 1941 г. назван неким «структурным кризисом военно-политической системы СССР», откровенный авантюризм часто выступает под видом «излишне оптимистической» оценки обстановки, «самонадеянности», «переоценки возможностей». Порой авторы даже открыто оправдывают жестокость, противоправные приказы Сталина и его порученцев, находят нечто положительное в сталинских «чистках». Противоречива периодизация истории войны. Основу ее составляет тезис Сталина о «коренном переломе». Историки, однако, по-разному трактуют его временные границы. Некоторые даже относят захват стратегической инициативы лишь к 1945 г. По-разному оценивается значение наступательной фазы Московской битвы. Противоречивы суждения о роли ленд-лиза в достижении общей победы.

На оценку важных моментов истории оказала влияние современная риторика. Так, исключив из своего труда ленинское учение об империализме, кстати, воспринятое многими немарксистскими историками, авторы очерков разделили зарубежные государства на «буржуазно-демократические» и «тоталитарные», подчас к последним относят и СССР. Отбросив социально-экономический подход, авторы объясняют возникновение войны то Версальской системой, то реваншизмом, то политическими эгоизмом и аморализмом. Напомним, что и НСДАП оправдывала Версалем свою глобальную захватническую программу. Авторы далеко не освободились от апологетической характеристики внешней политики сталинизма. О невысоком теоретическом уровне книги свидетельствует и многое другое. Авторы, в частности, не сумели подняться до самых необходимых обобщений. Описание неудачных наступлений Красной Армии 1941–1942 гг. пестрит ссылками на «превосходство противника»[185]. Но где это видано, чтобы слабая сторона наступала?

В связи с 50-летием Победы военная историография значительно пополнилась. Ее основные направления обозначились еще более четко. Научное направление при ничтожных тиражах и нелюбви к нему прессы влачит незавидное существование. Об этом свидетельствуют, в частности, научные конференции 1993–1996 гг. Так, отделением истории РАН в Москве 6–9 апреля 1993 г. была проведена международная конференция «Россия в XX веке: судьбы исторической науки». Она отразила разброд историков. В докладе обнаруживалось стремление обойти острые углы, приспособиться к конъюнктуре. Такова пропаганда доктрины тоталитаризма, выкрики против «красного фашизма», «советской агрессивности» со времен Ленина. Были представлены и старые подходы. Некоторые авторы (Ю. Поляков) безоговорочно поддержали, например, сборник «Гриф секретности снят…». Показательно, что тема «сталинизм и история» в целом обойдена молчанием, если не считать 2–3 выступления на секциях. Фактически выпала из поля зрения и вторая мировая война. Наблюдалось даже попятное движение. Один из участников пытался доказать ненужность изучения существующей дифференциации зарубежных и отечественных историков. Другой призывал отказаться от