Несомненно, это противоречие существует, и два этих понимания совсем друг с другом не вяжутся. Вопрос только в том, должны ли они уживаться. Наше недоумение происходит оттого, что мы всегда склонны трактовать бессознательные душевные процессы так, как сознательные, и забывать о принципиальном различии между двумя психическими системами.

Когда возбужденное ожидание в рождественском сновидении, словно по волшебству, явило ему картину когда-то увиденного (или сконструированного) полового сношения родителей, несомненно, вначале возникло старое его понимание, согласно которому частью женского тела, принимающей член, является выходное отверстие кишечного тракта. Что же другое он мог подумать, когда в 1½ года был свидетелем этой сцены?[108] Но теперь добавилось новое – то, что случилось в четыре года. Его последующие переживания – услышанные намеки на кастрацию – пробудились и подвергли сомнению «теорию клоаки», позволили ему осознать половые различия и сексуальную роль женщины. При этом он вел себя так, как вообще ведут себя дети, которым дают нежелательное объяснение – сексуальное или другого рода. Он отбросил новое – в данном случае из мотивов страха кастрации – и уцепился за старое. Он разрешил вопрос в пользу кишечника против вагины точно таким же образом и по тем же мотивам, как он позднее принял сторону отца против Бога. Новое объяснение было отвергнуто, старая теория сохранена; последняя могла дать материал для идентификации с женщиной, которая впоследствии проявилась как страх перед смертью от болезни кишечника и как первое религиозное сомнение в том, был ли у Христа зад и т. п. Нельзя сказать, что новое понимание осталось безрезультатным; как раз наоборот, оно оказало чрезвычайно сильное воздействие, став мотивом для того, чтобы сохранить в вытеснении весь процесс сновидения и исключить его из последующей сознательной переработки. Но этим его воздействие было исчерпано; на разрешение сексуальной проблемы никакого влияния оно не оказало. Конечно, было противоречием, что отныне страх кастрации мог существовать наряду с идентификацией с женщиной посредством кишечника, но все же только логическим противоречием, что большого значения не имеет. Скорее, весь процесс характерен теперь для того, как работает бессознательное. Вытеснение – это нечто иное, чем отвержение.

Когда мы изучали происхождение фобии волка, мы проследили влияние нового понимания полового акта; теперь, исследуя нарушения деятельности кишечника, мы находимся на почве старой теории клоаки. Обе точки зрения остаются отделенными друг от друга ступенью вытеснения. Отвергнутая актом вытеснения женская установка к мужчине, так сказать, удаляется в кишечную симптоматику и выражается в часто возникающих в детском возрасте диареях, запорах и кишечных болях. Более поздние сексуальные фантазии, построенные на основе правильных знаний о сексуальности, могут выражаться регрессивным образом в виде кишечных расстройств. Но мы их не поймем, пока не выявим изменения значения фекалий после первых дней детства[109].

Ранее я намекнул, что часть содержания первичной сцены оказалась сохранной, и теперь я могу это дополнить. Ребенок прервал в конце концов совместное пребывание родителей испражнением, которое могло мотивировать его крик. К критике этого дополнения относится все, что было привлечено мною ранее при обсуждении другого содержания этой же сцены. Пациент принял этот сконструированный мною заключительный акт и, похоже, подтвердил его «преходящим симптомообразованием». Другое предложенное мной дополнение, что отец, недовольный помехой, выразил свое недовольство ругательствами, должно было отпасть. Материал анализа на это не среагировал.

Деталь, которую я теперь добавил, разумеется, нельзя поставить в один ряд с остальным содержанием сцены. Речь здесь идет не о впечатлении извне, возвращения которого можно ожидать во многих более поздних симптомах, а о реакции самого ребенка. Во всей истории ничего не изменилось бы, если бы этого проявления тогда не было или если бы впоследствии оно было вставлено в событие сцены. Но его непонимание не вызывает сомнений. Оно означает возбужденное состояние анальной зоны (в самом широком смысле). В других случаях подобного рода наблюдение полового сношения заканчивалось мочеиспусканием; взрослый мужчина при таких же условиях ощутил бы эрекцию. То, что наш мальчуган в качестве признака своего сексуального возбуждения продуцирует опорожнение кишечника, нужно рассматривать как особенность его врожденной сексуальной конституции. Он тут же становится пассивным, проявляет бо́льшую склонность к последующей идентификации с женщиной, чем с мужчиной.

При этом он, как и любой другой ребенок, использует содержимое кишечника в одном из его первых и первоначальных значений. Фекалии – это первый подарок, первое нежное пожертвование ребенка, часть собственного тела, от которой отказываются, но только в пользу любимого человека[110]. Использование для упрямства, как в нашем случае в 3½ года по отношению к гувернантке, является лишь обращением в негатив этого прежнего значения подарка. Grumus merdae, который взломщики оставляют на месте преступления, по-видимому, означает и то и другое: насмешку и регрессивно выраженное возмещение. Всегда, когда достигается более высокая ступень, прежняя все еще может найти применение в негативном уничижительном смысле. Вытеснение находит свое выражение в противоположности[111].

На более поздней ступени сексуального развития фекалии получают значение ребенка. Ведь ребенок рождается через задний проход, как испражнение. Значение фекалий как подарка легко допускает подобное превращение. В обыденной речи ребенка называют «подарком»; о женщине часто говорят, что она «подарила ребенка» мужу, но в употреблении бессознательного точно так же по праву учитывается другая сторона отношений, то есть что женщина «получает» ребенка в подарок от мужчины.

Значение фекалий как денег ответвляется в другом направлении от их значения как подарка.

Раннее покрывающее воспоминание нашего больного, что он продуцировал первый припадок гнева из-за того, что получил к Рождеству недостаточно много подарков, теперь раскрывает свой более глубокий смысл. Тем, чего он недосчитался, было сексуальное удовлетворение, которое он понимал анально. Он был уже подготовлен к этому своим сексуальным исследованием до сновидения, а во время процесса сновидения понял, что половой акт разрешает загадку происхождения маленьких детей. Еще до сновидения он не любил маленьких детей. Однажды он нашел маленькую, еще голую птичку, выпавшую из гнезда, принял ее за маленького человечка и почувствовал отвращение. Анализ доказал, что все маленькие животные, гусеницы, насекомые, приводившие его в ярость, для него означали маленьких детей[112]. Его отношение к старшей сестре дало ему повод задуматься над отношением старших детей к младшим. Однажды, когда ему няня сказала, что мать его так сильно любит, потому что он младший, у него появился понятный мотив желать, чтобы после него не было еще более маленького ребенка. Страх перед этим младшим снова затем ожил у него под влиянием сновидения, продемонстрировавшего ему сношение родителей.