Моим кредо стало: ЛЮБАЯ ИНФОРМАЦИЯ, ОТКРЫВАЮЩАЯ МНЕ ПУТЬ К ИСТИНЕ, ВО БЛАГО! Конечно же я прекрасно понимал, что ПРАВДА, открывающаяся передо мною, грозит лично мне опасностью. Но я давно своё отбоялся, а потому твёрдо решил: мой долг как писателя и как человека встречаться и разговаривать с представителями любых слоев общества, даже с самыми отпетыми уголовниками, если это поможет в поисках ИСТИНЫ!..

Сбор материала был одним из самых трудных этапов работы над первой книгой о моём Герое. С кем только не приходилось встречаться: с калеками-«афганцами» и «Авторитетами» криминального мира, с высокопоставленными армейскими чинами и с бомжами, с правительственными чиновниками и с «Ворами в законе», с богатыми «новыми русскими» и с нищими бродягами!

Моя работа напоминала работу над мозаичным полотном: кусочек к кусочку, кусочек к кусочку, пока наконец-то не вырисовывается понятная и узнаваемая часть полотна.

Вскоре привык к тому, что довольно часто меня встречали с откровенной неприязнью, а то и враждебно, однако до того момента, пока не убеждались, что я не гоняюсь за сенсациями и ни в коем случае не хочу принести кому-либо вред. Тогда-то собеседники начинали, оттаивая, постепенно раскрываться и разговаривать откровенно. И, поверьте, ни один из тех, кто доверился мне, не может упрекнуть меня в том, что я кого-то подвёл или воспользовался во вред чьей-то открытостью. Более того, довольно часто, встречаясь потом со своими «героями», слышал от них слова благодарности за то, что, правдиво осветив событийную сторону их истории, обошёл стороной личные проблемы людей.

Постепенно, шаг за шагом, складывался образ моего Героя. Как ни странно, но довольно долго пришлось поразмышлять над его именем, отчеством и фамилией, пока наконец не пришло понимание того, что и первое, и второе, и третье должны быть с исконно русскими корнями. Так и возник этот образ русского парня: Савелий Кузьмич Говорков, с ранних лет оставшийся сиротой…

С прозвищами было несколько проще: они возникали из ситуаций, в которые он попадал. В Афганистане он стал Рэксом: именно так называли себя «за Речкой» воздушные десантники. «Зверем» и «Бешеным» назвали его «за колючей проволокой». Последнее прозвище закрепилось за ним и на воле — так его стали называть не только враги, но и друзья. «Тридцатым» он стал, обманом оказавшись на мафиозной базе боевиков, руководители которой готовились совершить военный переворот в стране, и нити этого заговора тянулись до самого Кремля…

Ненавидя его всеми фибрами души, любыми способами пытаясь расправиться с ним и уничтожить, враги уважали его как личность, как достойного противника.

А я сам настолько полюбил своего Героя, что мне самому стало необходимо хоть чем-то быть похожим на него. И довольно часто ловлю себя на мысли, что в том или другом случае Бешеный поступил бы точно так же, как бы поступил и я сам. И когда спрашивают, не писал ли я портрет Савелия с самого себя, отвечаю, что в нём конечно же есть черты характера, присущие мне, но больше всего в нём того мужчины, каким бы хотелось быть мне самому…

Наступил 1983 год… Один из самых трагических в моей жизни…

Подумалось: можно ли проклинать время? Ни в коем случае! Разве время виновато в тех или иных бедах Человечества? Всегда виноваты ЛЮДИ! Проклинаю ли я тех, кто виноват в моих бедах? И да, и нет! Почему такая двойственность? Думается, что вы, прочитав эту книгу до конца, наверняка поймёте ПОЧЕМУ…

Глава 11

Русский вор

Я поднимаю свой бокал

За всех, познавших вкус неволи,

За всех, кто в зонах испытал

Всю тяжесть арестантской доли,

За всех, кто замерзал в тайге,

Полураздетый и голодный,

За всех, кто уходил в побег,

Чтоб только умереть свободным!

Кто выжил — злу наперекор —

И кто живёт, не унывая,

Кто пережил чужой позор —

За тех бокал свой поднимаю!..

Человек предполагает, а Бог располагает. Эта древняя мудрость снова внесла коррективы в мою жизнь и заставила отложить работу над книгой. В середине ноября 2001 года ко мне в гости приехал человек, с которым меня познакомил с полгода назад мой кровный брат Андрей Ростовский.

Во время нашей первой встречи Владимир, по прозвищу Пухлый, или Владимир Ставропольский, приехал с Кавказа вместе со своей обаятельной супругой Мариной. Оба были элегантно и с большим вкусом одеты. Володя, несмотря на кряжистую фигуру, выглядел даже стройным, а серебристая седина украшала короткую причёску, придавая всему облику значимость и благородство.

Владимир был подчёркнуто вежлив, его речь сразу завораживала доброжелательностью, отличалась богатством лексики.

Мне и в голову не могло прийти, что этот человек провёл «за колючей проволокой» почти четверть века! Единственное, что вызывало некоторое недоумение, — его совершенно потрясающая детскость. Казалось, этот человек как можно быстрее старается вобрать в себя весь окружающий мир своими удивлённо раскрытыми глазами, а самым простым, по меркам обычного человека, вещам или событиям слишком бурно радуется, действительно как ребёнок-подросток, который приехал из самой глуши…

Мы с ним много говорили на разные темы, нам было интересно общаться. Владимир хорошо знает литературу, историю, увлекается космическими проблемами. Узнав, что я тоже окунался «за колючую проволоку», Володя довольно часто вспоминал своё прошлое, и постепенно передо мною открылись многие страницы его жизни.

Связавшись с далеко не идеальными дружками и имея в себе дерзкий, независимый характер, Володя трижды привлекался к судебной ответственности ещё по малолетству. Мне и раньше многое рассказывали про дикие нравы и не всегда справедливые устои детских колоний, но то, о чём мне поведал Владимир, вынудило задать себе вопрос:

«Как этот человек, пройдя такие дикие испытания, сумел сохранить в себе человеческие качества?»

Но ещё более сильное впечатление произвели на меня рассказы об испытаниях Владимира в колонии города Соликамска, эта колония входила в состав УсольЛАГа.

УсольЛАГ аж с начала восьмидесятых годов считался «красной» зоной, где власть твёрдо удерживалась администрацией. А с 1982 года в специализированном централе Соликамска любыми средствами старались развенчивать «Воров в законе» то есть, говоря другим, более жёстким и правильным языком, «ломать их»!..

Именно здесь, изолировав «принцев» преступного мира» от остальных осуждённых, их заставляли вспомнить о лагерной дисциплине и о норме выработки. Неспроста администрацию этого централа зэки прозвали настоящим Абвером, а «Старшего Кума» — Канарисом.

А про саму колонию сочинили такие стихи:

Татары триста лет нас гнули,

Но