И в доме снова наступила тишина. Мама все пряталась в комнате, словно еще не оправилась от случившегося. Все терла себе глаза да смотрела прямо перед собой, наблюдая что-то, доступное лишь ее взору. Никогда прежде они не видели, чтобы Грим валялся на полу. Никогда не видели, чтобы кто-то бил его. Никогда не видели, чтобы кто-то на Грима орал. Никогда не видели его таким беспомощным и слабым. Они никак не могли понять, что стряслось. Как так вышло. Почему Грим не накинулся на военных и не избил их всех до полусмерти. Мальчишки недоуменно переглядывались. Дом окутала такая невыносимая тишина, что казалось, у них сейчас барабанные перепонки полопаются. Мальчишки повернулись к маме, и тут вдруг Миккелина издала какой-то странный звук. Она сумела усесться у себя в кроватке и снова издала тот же звук, такой вроде как свист, только дрожащий, и звук постепенно становился громче и громче, и мальчишки поняли, что сестра смеется. Она, конечно, поначалу сдерживалась, но куда там, и теперь хохотала вовсю. Симон улыбнулся и тоже расхохотался, а там уж и Томас не мог отказать себе в удовольствии пообезьянничать и присоединился к брату и сестре. И вот они все трое стояли и хохотали кто во что горазд и не могли остановиться, хотя у всех уже свело животики, и смех этот эхом разносился по дому, и если бы в тот миг какой-нибудь человек сидел на берегу Рябинового озера, то и он обязательно бы их услышал.

Часа два спустя к ним пожаловал большой военный грузовик, куда погрузили добычу Грима и его корешей. Едва машина уехала, мальчишки побежали вслед за ней через холм смотреть, как она въезжает в ворота военного склада и как ее разгружают.

Симон не очень хорошо понимал, что именно произошло, и не очень верил, будто мама сама это хорошо понимает, но так или иначе Грим получил «тюремный срок» и домой не вернулся. Ни в этот месяц, ни в следующий. Поначалу их жизнь на Пригорке не изменилась. Казалось, они и не заметили, что Грима больше нет. Мама, как и раньше, занималась домашними делами и ничуть не стеснялась пользоваться награбленным военным имуществом, чтобы кормить себя и детей, — военные забрали из дома много краденого, но всего, припрятанного Гримом, найти не сумели. А потом нанялась работать на Хутор Туманного мыса, до туда было полчаса пешком.

Мальчишки выносили Миккелину на солнышко всякий раз, как позволяла погода, а иногда даже брали ее с собой на Рябиновое озеро, ловить форель. Если ловля удавалась, мама жарила рыбу на сковородке — как же это было вкусно! Так прошло несколько недель. И постепенно путы, которыми Грим связал их по рукам и ногам, ослабли. Утром стало легче просыпаться, дни теперь проходили беззаботно, по вечерам в доме царил покой — и все это было так незнакомо, так необычно и так восхитительно! Они все говорили и говорили друг с другом и играли чуть не до самого утра, пока не падали с ног от усталости.

Но больше всего отсутствие Грима пошло на пользу маме. В один прекрасный день, уже хорошенько усвоив, что в ближайшее время Грима ждать не приходится, она вытащила на улицу из спальни матрас и белье и все это как следует вымыла и вычистила. Выбила из матраса и подушек и одеял пыль и прочую дрянь и оставила на улице, а как те просохли да проветрились, занесла обратно и постелила на матрасы чистые простыни, одеяла вправила в чистые пододеяльники, подушки — в свежие наволочки. А потом поставила посреди кухни здоровенную кадку, наполнила ее горячей водой и вымыла всех троих детей по очереди зеленым мылом, а потом забралась туда и сама — и вымыла волосы, и лицо, и все тело, тщательно, с остервенением, и черт с ним, что везде еще видны синяки и ссадины. Не без дрожи взяла в руки зеркало и заглянула туда, погладила губу и левый глаз. Сильно похудела, черты лица стали резкими, отталкивающими, передние зубы немного выдавались вперед, глаза впалые, ну а нос и вовсе сломан — еще один «подарок» от Грима.

А когда наступила ночь, она пошла спать и взяла с собой всех троих, и Миккелину, и Симона, и Томаса, и всю ночь они спали вместе, вчетвером, в большой кровати. И с тех пор дети всегда спали вместе с ней, Миккелина справа, а мальчишки слева, и все были счастливы.

Она ни разу не навестила Грима в тюрьме. Все время, пока его не было, они ни разу не помянули его по имени.

А однажды утром, вскоре после того, как Грима забрали, мимо их дома на холме прошел солдат Дейв со своей удочкой, и подмигнул Симону, который стоял снаружи, и пошел своей дорогой к Козлиному озеру. Симон последовал за ним, но держался немного поодаль, и стал высматривать, чем занят Дейв. А Дейв, как и в прошлый раз, весь день провел за тем, что загорал на солнышке да ловил рыбу, и по виду его было ясно, что ему очень хорошо — и не важно, поймает он хоть рыбешку или нет. Как и в прошлый раз, на его приманку попались три форели.

Как стало вечереть, он пошел обратно вверх по холму и снова остановился у их дома, держа в руках веревку, на которой болтался привязанный за хвосты улов. Симон прибежал домой раньше его, спрятался под окном на кухне, так чтобы Дейв его не видел, и наблюдал за ним. Он заметил, что солдат замер словно бы в нерешительности, но потом собрался с духом, подошел к дому и постучал в дверь.

Симон сказал маме, что к ним пожаловал тот же самый солдат, что в прошлый раз, ну, который хотел подарить рыбу. Мама вышла на кухню, посмотрела в окно, а потом взяла зеркало и пригладила волосы. Она будто бы ждала, что он не сразу вернется к себе в казармы, а зайдет к ним.

Она открыла на стук, и Дейв улыбнулся, и сказал что-то непонятное, и протянул ей рыбу, а мама взяла улов у него из рук и сделала шаг в сторону, мол, заходи. Он и зашел, встал несколько неловко посреди кухни, не зная, куда приткнуться. Подмигнул мальчишкам и Миккелине, те немного отошли назад, но вытянули шеи, чтобы получше разглядеть гостя — вот ведь тоже, военный,