ребенка и теперь требовала, чтобы ее застрелили вместе с малышом, чтобы тот без мамки не мучился. Уж, коль у партизан сил не хватает справиться с мужем, то пусть стреляют в нее. У Анджея было, что ответить, но у местных баб, своя, правда. Паны были, товарищи тоже, сейчас господа, а только вот при всех властях людишки с оружием лазили по подвалам желая чем-то поживиться. Понятное дело, что стрелять в украинок никто не собирался, к тому же по докладу Давида и взять у них было не чего. В общем только наделали шума и привлекли к себе внимание. Под этот аккомпанемент женских криков перешли к другому дому, где должен был проживать полицай. Подворье побогаче. Сразу видно, что здесь живет зажиточная семья. Было что взять в подвале и кладовой. Давид довольный заполнял кошелки различной снедью. Молодая женщина испуганно забилась в углу, наблюдая за действиями грабителей. Что послужило причиной перебранки домохозяйки с Анджеем, старшина не уследил. Хозяйка, что-то сказала партизану по-польски и тот моментально начал кричать. Нервы у молодого человека, что говориться «ни к черту». Полька тоже в ответ не молчала. Анджей в порыве гнева подбежал к семейным фотографиям висевших на стене под рамкой и вытащил оттуда фото, на котором счастливая домохозяйка стояла в обнимку с мужчиной, облаченным в форму вспомогательной полиции. Неопровержимое доказательство того, что они зашли в дом к жене полицая. «Шума» были причастны к зверствам в местном гетто, где погибла возлюбленная парня. Желание отомстить и напутственные слова командира отряда толкали Анджея на более решительные действия. Он схватил женщину за руку и собирался вытащить ее во двор. Для польки ситуация складывалась не лучшим образом. Давид, услышав громкую перебранку, прошмыгнул в светлицу и взял со стола фото, которое служило главной уликой для его товарища, который хотел расправиться с женой ненавистного прислужника фашистов.

— Точно полицай, — подтвердил парнишка принадлежность мужчины, изображенного на фотографии, к шуцманшафту. Но в интонации произнесенных слов, не было ни какой злости или ненависти к хозяйке дома, скорее даже скрытое сожаление. Саюн, ради интереса взял в свои руки фото. Черт подери! На него смотрел улыбающийся Чижов. Неужели такое могло быть? Хотя, там, в балке за городом, где он прятался от погони, старшина видел Гришку и именно в такой форме. Не устоял, сломался и в результате чего, перешел на сторону врага. Такое случалось со многими. Кто-то шел служить гитлеровцам из-за классовой ненависти, которую питали к большевикам, другие одурманенные пропагандой, а большинство по одной простой причине, чтобы выжить. Он не думал, что Гриша был тайным врагом советской власти. Скорее не идеология, а житейские обстоятельства заставили сделать его этот шаг. Если бы Гришка ненавидел существующий в стране строй, то, не задумываясь, выдал Саюна полицаям, так ведь промолчал. Считай, рисковал собой, чтобы спасти старшину. И здесь он пустил корни. Женился, обзавелся хозяйством. Думал, что сможет отсидеться. Но не вышло. Сейчас этот еврейский юноша с обезумившими глазами, застрелит его жену и при этом у него не дрогнет рука, и весь мир Чижова рухнет. Не останется у него спокойной жизни, только пепел в душе, как у этих юнцов. И ведь при желании всех можно понять. Еврейских парней желающих мести, польку нашедшую свое женское счастье и самого Чижова, поменявшего понятие Родины на сытую жизнь. Не прав Гришка. А если он сейчас не остановит Анджея, то и сам будет ходить «с камнем на душе».

— Анджей, отпусти ее, — твердо и достаточно громко произнес Петрович. Его требование услышали все.

— Что? — не поверил своим ушам партизан. Давид с интересом посмотрел на старшего товарища.

— Отпусти хозяйку. Негоже нам с бабами воевать.

— Да ты хоть знаешь, кто она? — писклявым голоском возмутился лесной мститель, позволив себе фамильярно перейти на ты к старшему товарищу.

— Она жена полицая. Ты разве не знаешь, что они сделали с евреями в Сарнах? Мою возлюбленную насиловали по очереди, такие как ее муженек, а потом, удовлетворив свои животные инстинкты, просто убили, — напомнил Анджей присутствующим о своей истории.

— Но ведь это была не она, — попытался аргументировать свое требование Петрович.

— Если попадется мне на пути шуцман, то убью без колебаний. Они убивают наших близких, то почему этого не можем делать мы? Пусть знают и боятся, что кара за содеянное зло может настигнуть не только их самих, но и родственников. Может это их остановит? Око за око, зуб за зуб. Ведь об этом говорил товарищ Анисимов? — теперь Анджей обращался уже в сторону Давида, ища у него моральную поддержку своим действиям. Парнишка виновато кивнул головой. Попробуй тут не согласись! У самого подобная история приключилась.

— Если мы начнем террор против женщин и стариков, то кем станем сами? Чем мы будем отличаться от фашистов? — не сдавался Саюн.

— Ты, старшина не путай невинных стариков с этими, — он кивнул в сторону Стефании.

— Ты думаешь, она ничего не знает или не поддерживает своего муженька? Смотри, как они расцвели на нашем горе, — обвел он рукой горницу, желая чтобы товарищи, обратили внимание на достаток в доме.

— Именно они в свое время стреляли нашим людям в спину, а теперь с хлебом — солью встречают оккупанта, — оправдывал свое решение расстрелять женщину Анджей. Насчет того, что стрелять в спину, Саюн был с ним согласен. Это он уже проходил, но не с полькой конкретно.

— Все равно нельзя. Село польское, а ты еврей, а я русский. Если мы начнем молодых женщин стрелять, то, что поляки о нас подумают? — зашел Петрович с другой стороны, так сказать, с этнической.

— Какая разница кто мы по национальности? Тут один признак, ты или с врагом или за Родину! — безапелляционно заявил парень.

— Вот именно, — неожиданно согласился старшина.

— Для меня понятие Родина это одно, а у них оно может быть другим. Вот, что для тебя Родина? — удерживал Саюн молодого человека от поспешных выводов.

— Земля, обычаи, семейные устои, дух предков, справедливость, в конце концов, — немного растерялся Анджей, не зная как правильно сформулировать такое объемное понятие.

— А теперь, сам подумай, как мыслит эта женщина? Она воспитывалась в польской католической семье. Жила на своей земле и училась в польской школе. С детства ей прививали понятия, что Польша превыше всего, а тут пришла Советская власть и сказала, что все, что ты впитал с молоком матери теперь неправильно. Земля принадлежит народу, вера в Бога это неправильно и нет больше Великой Польши, а есть Советский Союз, — высказал крамольные понятия старшина. Анджей от таких