Шрифт:
Закладка:
Гостиница была первой целью Десейна.
Большинство машин, упершихся в каменный бордюр, тянувшийся параллельно крыльцу, были старыми моделями, впрочем, в отличном состоянии. Более новые марки были припаркованы во втором ряду. Они словно намеренно держались поодаль от ветеранов дорожного движения.
Десейн поставил свой «Форд-Кемпер» около «Шевроле» тридцать девятого года, чьи бока лоснились свежим воском. Красно-коричневое кожаное покрытие сидений, видимых сквозь лобовое стекло, было явно ручной работы.
Игрушка не для бедных, подумал Десейн.
Забрав из «Кемпера» чемодан, он пошел по направлению ко входу в гостиницу. Воздух был пропитан запахом свежескошенного газона, и где-то журчала вода. Это напомнило Десейну детство – садик его тетушки, позади которого протекал ручей. Ностальгия охватила его.
Неожиданно в эту гармонию вторглась диссонирующая нота: на каком-то из верхних этажей ругались мужчина и женщина – он рычал на нее густым хриплым басом, она отвечала тоном визгливой базарной торговки.
– Ни часу не останусь в этой вонючей дыре! – кричала женщина. – Им не нужны наши деньги! И мы им не нужны! Можешь делать все, что хочешь, а я уезжаю.
– Да перестань ты! Ты же не…
Окно захлопнулось, и крики сменились приглушенным бормотанием. Десейн глубоко вздохнул. Случайно услышанная им ссора напомнила ему, зачем он здесь. Вот они, первые из встреченных им людей, разбивших свои носы о Барьер долины Сантарога.
По четырем ступенькам Десейн поднялся на крыльцо и прошел в холл через вращающиеся двери с матовыми стеклянными панелями. Он оказался в просторной комнате с высоким потолком, с которого свисали хрустальные светильники. Стены были обшиты темными текстурированными панелями, напоминавшими древние морские карты. Изогнутая стойка закрывала правый угол холла; за ней зияла открытая дверь, из которой доносился гул распределительного щитка. Сбоку от стойки широкая дверь вела в обеденный зал – белые скатерти, хрусталь, серебро. Слева, в углу, стоял сверкающий никелем старинный дилижанс. Его окружала закрепленная на бронзовых столбиках темно-бордовая бархатная лента, на ней висела табличка: «Руками не трогать!»
Десейн остановился, чтобы осмотреть экипаж. Тот пах пылью и плесенью. На багажном отделении была прикреплена табличка, на которой излагалась история дилижанса: «Использовался на маршруте Сан-Франциско – Сантарога с 1868 по 1871 год». Ниже под табличкой висела рамка, в нее был вставлен пожелтевший лист бумаги, а рядом красовались латунные буквы: «Автограф Блэка Барта, разбойника». На бумажке корявым почерком было написано:
Десейн усмехнулся, перебросил чемодан в левую руку, шагнул к стойке и позвонил.
Плешивый, похожий на жердь клерк в черном костюме появился в проеме открытой двери, посмотрел на посетителя взглядом готового броситься на жертву ястреба и спросил:
– Чем могу служить?
– Мне нужен номер, – отозвался Десейн.
– По каким делам приехали? – поинтересовался клерк.
Десейн напрягся, почувствовав угрозу.
– Я устал, – сказал он, – и хочу спать.
– Надеюсь, вы у нас только проездом, – проворчал клерк и, пройдя за стойку, протянул ему черную регистрационную книгу.
Взяв ручку из держателя, стоявшего рядом с книгой, Десейн записал свои данные и расписался. Клерк вытащил из ящика ключ с латунной биркой и произнес:
– Ваш номер пятьдесят первый, рядом с этой чертовой парочкой из Лос-Анджелеса. Не обижайтесь на меня, если они своей руганью не дадут вам заснуть. – Шлепнув ключом по стойке, он добавил: – Стоить это будет десять долларов, и деньги – вперед!
– Я хотел бы поужинать, – сказал Десейн, доставая бумажник и расплачиваясь за номер. – Обеденный зал еще работает? – Он принял из рук клерка чек.
– Закроется в девять.
– А коридорный у вас есть?
– У вас достаточно сил, чтобы самому отнести свой чемодан, – заявил клерк и, показав куда-то за спину Десейну, пояснил: – Подниметесь вон по той лестнице на второй этаж.
Десейн повернулся и посмотрел. За дилижансом был вход в большой зал. Там стояли кожаные кресла с высокими спинками и массивными подлокотниками. Некоторые из кресел были заняты пожилыми людьми, читавшими газеты и журналы. Свет в зале исходил от массивных бронзовых напольных ламп, накрытых абажурами с бахромой. Устланная ковровой дорожкой лестница вела из зала на верхние этажи.
Эту сцену Десейн позднее неоднократно вспоминал как ключ к пониманию действительной природы долины Сантарога как феномена. Суть его состояла в том, что люди здесь намеренно пытались законсервировать время, выдать давно ушедшее прошлое за настоящее и даже будущее.
Слегка обеспокоенный этим первым впечатлением, Десейн произнес:
– Я поднимусь в свой номер потом. Могу я оставить тут свой чемодан, пока схожу поесть?
– Положите на стойку. Никто его не тронет.
Клерк напряженно смотрел на папку, которую Десейн держал под мышкой.
– Что-то не так? – спросил Десейн.
– Все нормально.
Клерк протянул руку, чтобы взять папку, но Десейн шагнул назад и, посмотрев на него, встретился с его злобным взглядом. Тот был явно раздражен тем, что папка осталась у хозяина. Наверняка хотел выяснить, что там внутри.
– Нужно посмотреть кое-какие бумаги, пока буду есть, – объяснил Десейн.
Он повернулся и прошел в обеденный зал. Это была просторная квадратная комната с единственной массивной люстрой по центру потолка и каретными фонарями на стенах, зашитых в темные деревянные панели. Вокруг круглых столов стояли массивные стулья с широкими подлокотниками. Вдоль левой стены располагался бар из тикового дерева, позади него на стене висело зеркало. Гипнотический свет исходил от главной люстры, играя на гранях бокалов, стоящих под зеркалом.
Десейну показалось, будто он ступает по плотному слою ваты, и звуки буквально умирают. Его вход остался практически незамеченным. Бармен в белом смокинге, обслуживающий посетителей, едва взглянул на него и вновь принялся разговаривать со смуглым человеком, сгорбившимся над своей кружкой пива.
Десяток столов были заняты семейными группами. На одном, возле бара, велась карточная игра. За двумя столами сидели одинокие дамы, ловко работавшие вилками.
Десейн ощущал почти физически: люди в зале разделены на две касты. Это чувствовалось по царившему в столовой нервному напряжению, столь резко контрастировавшему с основательностью интерьера. Были местные – уверенные в себе и спокойные, но были и другие – приезжие и проезжающие. Те выглядели усталыми, помятыми, а дети их каждую минуту стремились выйти из-под контроля.
