– Кто еще хочет высказаться? – Аравак медленно обвел взглядом толпу. Люди застыли в неподвижности, никто не проронил ни звука; слышалось только завывание ветра да стук двери в храме Всех Богов, плохо закрытой, а потому отворенной сквозняком и бьющейся о притолоку.

– Великий вождь… – начал было говорить Кане, но осекся, потому что Аравак сурово оборвал его:

– Тебе еще рано! Твое слово будет последним.

На лице Кане отразились гнев и досада, но он сдержался и ничего не ответил вождю. С тревогой посмотрел он на Парэ – как она? Парэ улыбнулась ему, он улыбнулся ей в ответ, – и в это время раздался голос Аравака:

– Пусть скажет староста деревни, откуда родом тот, кого мы судим. Иди сюда, Капуна!

Кане вздрогнул и посмотрел на толпу. Из нее вышел съежившийся Капуна. Его губы дрожали, а руки подергивались. Несмотря на холод, он не закрыл плащом свою обнаженную грудь, на которой, также как на лице и шее, была раскраска, нанесенная соком растения «ти». Люди боязливо рассматривали эти магические узоры, ведь все знали, что такая раскраска наносится для отпугивания злых демонов, когда они совсем рядом.

С трудом взобравшись на площадку, Капуна встал возле вождя, отвернувшись от Кане и Парэ.

– Мы ждем твоего слова, – сказал Аравак.

– Я – староста деревни, откуда родом сын рыбака, которого мы сегодня судим, – начал Капуна. – Он вырос на наших глазах, а когда остался сиротой, мы всей деревней заботились о нем. Могли ли мы подумать, что он отплатит черной неблагодарностью не только нам, но и всем жителям острова? О, мы давно замечали за ним неладное! Сын рыбака еще с детства завел дружбу с демонами, и они помогали ему во всех делах. Рыба сама шла к нему на крючок, лесные птицы сами лезли в силки; батат, который он сажал, давал небывалый урожай. Все свое время этот сын рыбака проводил в недостойных забавах и колдовстве: учил кур говорить по-человечески, заставляя посуду петь и танцевать, принуждал женщин свистеть птичьими голосами и скакать по двору, морочил наших людей, превращаясь в дерево или камень, а то и просто летал по воздуху над деревней.

Мы виноваты, – да, мы виноваты! – виноваты в том, что еще тогда не пресекли эти колдовские выходки, не обратились за помощью к великому вождю, совету старейшин и народному собранию. Но мы и представить себе не могли, до чего доведет сына рыбака его дружба с демонами, – да и кто мог бы себе вообразить такое: похищение девы, посвященной богам, нарушение священных обычаев, внесение смуты и раздоров в мирную, спокойную жизнь нашего благословенного острова! Вот что может сделаться с человеком, который отдал свою душу злым силам, – какое это грозное предупреждение для всех нас!

Мы, односельчане этого преступника, прокляли его – все до единого человека! – и уже осудили. Я призываю и вас, люди острова, поступить так же. Преступления, совершенные им, столь велики, что за них не должно быть прощения.

– Капуна, Капуна, что же ты делаешь? – воскликнул Кане с горечью и печалью.

Капуну передернуло, лицо его посерело, руки задрожали еще больше, и он звенящим голосом выкрикнул в холодную пустоту неба:

– Я просто выполняю свой долг! Я люблю наш остров и наш народ, я чту наши священные обычаи, я преклоняюсь перед нашими богами, – я жизнь готов отдать за все это! Сказанное мною идет от сердца, от души, оттуда, где нет лжи!

– Мы поняли тебя, Капуна, – сказал Аравак. – Мы знаем, что ты верно служишь своему народу. Тебе есть что добавить? Нет? Тогда ступай; твое слово будет учтено судом.

Капуна на негнущихся ногах стал неловко спускаться с помоста и упал бы, если бы его не подхватили воины вождя.

– Кто еще хочет сказать? – спросил вождь.

Завывал ветер, стучала незакрытая дверь в храме Всех Богов, – люди молчали.

– Хорошо, если нет больше желающих, пусть скажут те, кого мы судим, – так велит обычай, – Аравак взглянул на Кане. – Говори, теперь можно.

Кане подошел к самому краю помоста и с жадным вниманием стал всматриваться в лица людей, стоявших внизу.

– Говори, – повторил Аравак, и в голосе его прозвучала угроза.

– За что вы судите меня и Парэ, люди острова? – спросил Кане. – Что мы сделали, в чем провинились перед вами? Разве можно судить любовь? Да, я полюбил Парэ, а она полюбила меня. Я полюбил ее с первого взгляда, как не любил никого на этом свете. Я умер бы, если бы она отвергла меня, и я готов был умереть, потому что сама смерть от любви к ней была бы для меня счастьем. Так я говорил Парэ при нашем первом свидании, и так оно и случилось бы, но великие боги вдохнули любовь и в ее сердце, и мы соединились – сначала душой, а потом и телом. В чем здесь грех, скажите мне? Ведь любовь – божественное чувство, и если боги позволяют нам любить, то могут ли люди противиться этому?

Я слышал здесь разговоры о том, что демоны вселись в меня и Парэ; мой бывший друг рассказывал всякие байки про меня и тоже утверждал, что демоны овладели мною, – но вдумайтесь, жители острова, какой вызов богам бросают те, кто говорят такое. Неужели боги отдали любовь во власть демонам, или, может быть, демоны сильнее богов и сами отняли ее у них? Никогда мне не приходили в голову подобные мысли, но наслушавшись ваших разговоров, я мог бы засомневаться в милости или всемогуществе богов…

Мог бы засомневаться, но не сомневаюсь: я верил и верю в великое милосердие богов, и потому думаю, что они были причиной нашей любви. Конечно, боги, а не демоны, соединили нас и защищали нашу любовь. А уж было в ней что-то демоническое, как говорит верховный жрец Баира, или не было, – не знаю. Я уверен, что не было, – прости меня, верховный жрец, за возражение, но, признаться, я не совсем понял тебя…

Далее скажу вам, люди. Вы все время твердите, что Парэ – дева, посвятившая себя богам, и поэтому не имела права любить мужчину. А я, веря в богов, скажу вам, что если бы они хотели