по пятам за самым высоким из них, чья голова, возможно, доставала бы мне до плеча, и который, казалось, был их вождем. Он бежал по своего рода взлетно-посадочной полосе, визжа, как чудовищная ящерица, и когда я был совсем рядом с его плечом, он нырнул, подобно змее, в кусты. Но я был слишком быстр для него, и я вытащил его вперед и разделал самым кровавым образом.

И сквозь кусты я увидел тропу, к которой он стремился – тропинку, петляющую между деревьями, слишком узкую, чтобы по ней мог пройти человек нормального роста. Я отрубил отвратительную голову своей жертвы и, держа ее в левой руке, пошел вверх по змеиной тропе, держа свой красный топор в правой.

Теперь, когда я быстро шагал по тропе, и кровь из перерезанной яремной вены моего врага при каждом шаге брызгала у моих ног, я думал о тех, на кого охотился. Да, мы так мало уважали их, что охотились днем в лесу, который они населяли. Мы никогда не знали, как они себя называли; ибо никто из нашего племени никогда не изучал проклятые шипящие звуки, которые они использовали в качестве речи; но мы называли их Детьми Ночи. Они действительно были ночными тварями, ибо прятались в глубинах темных лесов и в подземных жилищах, отваживаясь выходить на холмы только тогда, когда их завоеватели спали. Именно ночью они совершали свои мерзкие поступки – быстрый полет стрелы с кремневым наконечником, убивающей скот, или, возможно, праздношатающегося человека, похищение ребенка, который забрел из деревни.

Но не только из-за этого мы дали им их имя; по правде говоря, они были народом ночи и мрака и древними, наполненными ужасом тенями ушедших эпох. Ибо эти существа были очень старыми, и они олицетворяли изношенный век. Когда-то они захватили и владели этой землей, и были загнаны в укрытие и безвестность темными, свирепыми маленькими пиктами, с которыми мы сейчас сражались, и которые ненавидели их так же свирепо, как и мы.

Пикты отличались от нас общим внешним видом, будучи ниже ростом и с темными волосами, глазами и кожей, в то время как мы были высокими и сильными, с желтыми волосами и светлыми глазами. Но, несмотря на все это, они были отлиты по одной и той же форме. Эти Дети Ночи казались нам не людьми, с их деформированными телами карликов, желтой кожей и отвратительными лицами. Да, они были рептилиями – паразитами.

И мой мозг был готов взорваться от ярости, когда я подумал, что именно на этих паразитов я должен был обрушить свой топор и погибнуть. Бах! Нет славы в том, чтобы убивать змей или умирать от их укусов. Вся эта ярость и жестокое разочарование обратились на объекты моей ненависти, и, когда передо мной развевался древний красный туман, я поклялся всеми богами, которых знал, перед смертью учинить такой красный хаос, чтобы оставить ужасные воспоминания в умах выживших.

Мой народ не стал бы чтить меня, с таким презрением они относились к Детям. Но те Дети, которых я оставил в живых, вспомнили бы меня и содрогнулись. Так я поклялся, яростно сжимая свой бронзовый топор, вставленный в расщелину дубовой рукояти и надежно закрепленный сыромятной кожей.

Теперь я услышал впереди свистящее, отвратительное бормотание, и мерзкая вонь донеслась до меня сквозь деревья, человеческая, но не совсем человеческая. Еще несколько мгновений, и я вышел из глубокой тени на широкое открытое пространство. Я никогда раньше не видел деревню Детей. Там было скопление земляных куполов с низкими дверными проемами, утопленными в землю; убогие жилища, наполовину над землей, наполовину под ней. И я знал из разговоров старых воинов, что эти жилища были соединены подземными коридорами, так что вся деревня была похожа на муравейник или систему змеиных нор. И я подумал, не уходят ли другие туннели под землю и не выходят ли они на большие расстояния от деревень.

Перед куполами собралась огромная группа существ, шипящих и бормочущих с огромной скоростью.

Я ускорил шаг, и теперь, вырвавшись из укрытия, я бежал со скоростью своей расы. Дикий крик поднялся среди толпы, когда они увидели мстителя, высокого, окровавленного, с горящими глазами, выскочившего из леса, и я яростно закричал, швырнул окровавленную голову среди них и прыгнул, как раненый тигр, в самую гущу.

О, теперь для них не было спасения! Они могли скрыться в своих туннелях, но я бы последовал за ними, даже в самое пекло ада. Они знали, что должны убить меня, и они сомкнулись вокруг, сотня сильных, чтобы сделать это.

В моем мозгу не было дикого блеска славы, который был в битвах с достойными противниками. Но старое неистовое безумие моей расы было у меня в крови, и запах крови и разрушения бил мне в ноздри.

Я не знаю, скольких я убил. Я знаю только, что они столпились вокруг меня извивающейся, рубящей массой, как змеи вокруг волка, и я бил, пока лезвие топора не повернулось и не согнулось, и топор не стал не более чем дубинкой; и я крушил черепа, раскалывал головы, расщеплял кости, разбрызгивал кровь и мозги в одном красном жертвоприношении Иль-маринену, богу Народа Меча.

Истекая кровью от полусотни ран, ослепленный рассечением глаз, я почувствовал, как кремневый нож глубоко вонзился мне в пах, и в то же мгновение дубинка рассекла мне голову. Я упал на колени, но снова пошатнулся и увидел в густом красном тумане кольцо злобных лиц с раскосыми глазами. Я набросился, как наносит удар умирающий тигр, и лица превратились в красные руины.

И когда я осел, потеряв равновесие от ярости своего удара, когтистая рука схватила меня за горло, а кремневое лезвие вонзилось мне в ребра и ядовито изогнулось. Под градом ударов я снова упал, но человек с ножом был подо мной, и левой рукой я нашел его и сломал ему шею, прежде чем он смог увернуться.

Жизнь стремительно убывала; сквозь шипение и вой Детей я слышал голос Иль-маринена. И все же я снова упрямо поднимался сквозь вихрь дубинок и копий. Я больше не мог видеть своих врагов, даже в красном тумане. Но я чувствовал их удары и знал, что они обрушиваются на меня. Я уперся ногами, обеими руками ухватился за скользкую рукоять топора и, еще раз призвав Иль-маринена, поднял топор и нанес последний сокрушительный удар. И я, должно быть, умер на ногах,