Шрифт:
Закладка:
Через несколько минут мы снова ехали по пустыне. И теперь веселое фырканье лошадей, точно узнавших друг друга и стремившихся скорее обратно к своим стойлам, и спадавший зной, и ликование моего сердца от счастья и победы Ясы – все вливалось в меня как звучащая Радость, атмосфера которой все больше и больше охватывала меня. И я молился о моей чудной няньке – Яссе, благословлял жестокий и дивный путь мальчика-избранника, благоговевшего перед одним Богом своего детского сердца: «Знать».
– Спасибо, Левушка, спасибо, верный друг, – услышал я тихий голос Яссы.
Он незаметно подъехал ко мне и пожал мою руку, инертно лежавшую на шее моей лошадки. – Если бы ты мог видеть, какое необычайное чудо совершилось во мне, то вся твоя новая сила вылилась бы в слова: «Благословен час смерти человека». Потому что теперь уже умер тот Ясса, Левушка, которого ты знал, и живет Ясса иной, преображенный, которого коснулся Огонь Божий. Я не смог бы рассказать никакими словами, в чем заключается преображение, которое я сейчас испытал. Я могу только сказать тебе, что в один миг я увидел всю Жизнь, все века жизни Вселенной: от огненного потока лавы до камня, от первобытного зверя до человека, от насекомого до птицы и звезд. Я увидел Жизнь в центре Земли, я понял связь каждого живого с Землей и Небом. Я увидел живой Труд, величие и мощь которого не имеют границ. Теперь для меня уже нет голого слова, за которым не скрывалась бы та или иная сила Огня. Нет действия в разъединении от опытов жизни всего человечества. В одну минуту перестали для меня существовать слова порицания или отрицания, слова осуждения или печали. Осталось понимание слов только как символов бодрости, пощады и оправдания.
Ясса умолк. Я не хотел и не смел прерывать его молчания, но старался запомнить каждое его слово, чтобы возвыситься самому к великой силе Духа преображенного человека.
– Мы скоро въедем в ворота Общины, мои дорогие друзья и дети, – раздался снова чудесный голос И. – И еще скорее мелькнут для вас волшебные дни счастья и полного раскрепощения, в которых вы проживете эти дни в Общине. Не считайте их наградой вам за те или иные подвиги. Они приходят к вам как естественное следствие вашего собственного труда. Не передышки посылает Жизнь своим верным слугам, но Сама оживает в сердцах тех, кто несет Ее чашу в чистых руках. Вы уедете в мир, приметесь за тот или иной труд в суете, в пожаре страстей, в лавине борьбы за все блестящие условности культуры и цивилизации, которыми так дорожат современные люди. Вы же, мудрецы, вы будете ценить только те блага жизни, которые невесомы и неосязаемы. Вы будете радостно принимать всю внешнюю жизнь современности, но служить вы будете Реальному, скрытому во всех условных формах. Могут ли ваши слова, хотя бы в самых тяжелых случаях, быть словами осуждения или порицания? Помните, друзья, что я уже сказал вам: распознавайте, улыбайтесь чужому суеверию и несите всему оправдание. Для вас, слуг Вечного, уже нет условностей личного. Для вас есть Жизнь в ее бесчисленных формах, служите Ей день и ночь, и путь ваш и ваших встречных будет благословен и радостен.
И. замолчал. Солнце близилось к горизонту. Кончался день пустыни. Вдали уже вырисовывались стены Общины, уже слышался отдаленный колокольный звон. Я и не заметил, как пролетел день, как промчались часы, проведенные на спине лошади. Я был силен, я мог еще и еще трудиться, мне казалось, что я только что покинул часовню Великой Матери.
Когда мы подъезжали к воротам Общины, И., ехавший впереди, придержал своего коня и подозвал меня к себе. Когда я к нему подъехал, он сказал, окинув меня ласковым взглядом:
– Не забывай, что теперь снова надо вступить в обязанности моего секретаря и келейника, Левушка, и не отлучайся от меня.
Как ни велики и торжественны были пережитые мною минуты, я не смог сдержать улыбки радости, что снова буду иметь право сопутствовать моему обожаемому другу.
У ворот Общины, в которые мы въехали, когда уже спускались сумерки, нас встретил Раданда с братьями. Он всех нас приветствовал с обычной теплотой, приказал братьям увести наших усталых коней. Он всех нас одарил своей теплотой, но Яссу долго не выпускал из своих объятий. Он что-то тихо говорил ему на ухо, чего никто из нас не мог, да и не хотел слышать.
Мы остановились в некотором отдалении от Яссы, И. и Раданды, ожидая дальнейших распоряжений. Я был тронут вниманием ко мне Зейхеда, познакомившего меня со спутниками Яссы, которых сам он знал давно. Помимо того, что они были спутниками моего дорогого Яссы, они глубоко проникли в мои мысли и сердце с самой первой встречи с ними в пустыне, когда лица их так поразили меня. Я уже готов был отдаться увлекательному разговору с ними, как случайно взгляд мой упал на лицо Ольденкотта, и я снова увидел в его глазах то выражение божественной доброты, которое впервые поразило меня во время беседы Франциска у костра. Казалось, этот человек забыл обо всем. Ни время, ни место, ни люди не существовали для него. Единственно, что он видел перед собой, – подвиг ученического пути, совершенство духа брата-человека, которому он нес свой поклон, свой восторг, свое благословение.
И еще раз я преклонился перед ним, человеком, который мог всегда видеть перед собой одну цель, один смысл, одно понимание: жизнь в Вечном.
– Левушка, сходи в мою комнату, оставь там мои вещи, переоденься и передай Наталье Владимировне эту записку. А также проводи Зейхеда и Ольденкотта в наш дом и помести их в тех двух свободных комнатах, что рядом с твоей. Славе поручи проводить их в душ и приготовить им свежее платье. Когда сам будешь готов, проводи всех в трапезные покои Раданды.
Отдавая мне приказания, И. одновременно писал записку, что меня теперь уже нисколько не поражало, так как я неоднократно видел, как И. делал несколько дел одновременно: с одним вел разговор, другому диктовал, третьему указывал ошибку в сложнейшем математическом вычислении – и ни одно из дел не страдало, а наоборот, каждый из его сотрудников еле за ним поспевал.
Взяв записку,
