– Вот что, ребята, я так предлагаю: дам-ка я вам сцену. Каждый сделает свою режиссёрскую разработку. У кого получится лучше, нет, вернее, чья работа покажется мне более подходящей (до чего же всё-таки он был деликатен: не «лучшей», а «подходящей»), тот эту сцену и будет снимать.

Кто-то из нас засомневался:

– Так мы и поверили – самостоятельно снимать…

А Бондарчук отрубил:

– Даю неделю.

Он задал сцену приезда в отчий дом Николая Ростова после боёв под Аустерлицем. Ростов вместе с Василием Денисовым появляются неожиданно, и «не помнившая себя от восторга» четырнадцатилетняя Наташа с криком: «Голубчик, Денисов!» – бросается на шею к незнакомому усачу, расцеловывает его, чем приводит в смущение всё растроганное семейство и вгоняет в краску бравого гусара.

Прошла неделя. «Экзамен» состоялся на той же самой скамейке в Летнем Саду. Мы решили, что будем сдавать свои режиссёрские разработки по старшинству. Я шёл вторым. Было мне тогда ровно тридцать. После окончания Уральского политехнического института (теперь знаменитого на весь мир как альма матер первого президента России) я поработал инженером на заводе, и вот учился на Высших режиссёрских курсах. Излагаю я свою концепцию, «своё видение» этой сцены и чувствую исходящее от Сергея Фёдоровича одобрение, чувствую, что моё решение эпизода нравится. Это придало сил – я, рад стараться, подробнее рассказал о своих задумках, что-то детализировал. Выслушал он всех троих, подумал немножко и сказал, что сцену в доме Ростовых будет снимать Глеб. Я даже не сразу понял, что речь обо мне. А он добродушно:

– Правда-правда, готовься…

Я заволновался: очень интересно было попробовать. Работать самостоятельно мне предстояло в павильоне «Мосфильма», после возвращения из Ленинграда. И еще мы тогда договорились, что Имант и Гурам будут рядом, помогать.

…Я помню тот съёмочный день на «Войне и мире»! Я помню эти первые минуты! Пришли актёры. Первым вошёл игравший Василия Денисова Николай Николаевич Рыбников, обаятельный, добрый человек, любимый всей страной и мной, в частности. Появился Олег Табаков – Николенька Ростов – молодой, ироничный, талантливый. Впорхнули две очаровательный девушка – Люся Савельева – Наташа и Ира Губанова – Соня. Не спеша вошёл корифей МХАТа Виктор Яковлевич Станицын, исполнитель роли графа Ростова. Все ко мне отнеслись тепло. Во всяком случае, мне так показалось. Я поглядывал на Сергея Фёдоровича и встречал его одобряющий взгляд, дескать, всё будет нормально, не теряйся, вперёд! В какой-то момент я опять оглянулся, а его нет. Мне сказали: он ушёл, чтобы вам не мешать. И я понял, что должен работать, должен руководить. Оператор Анатолий Петрицкий – у камеры, второй режиссёр Анатолий Чемодуров – неподалёку, мои друзья Имант и Гурам – на изготовку. Ну, думаю, попробую. Говорю Петрицкому: сцена небольшая, снимаем по порядку – так будет виднее, как она начнёт развиваться. Начали готовить первый кадр: это сюда, это туда, это унесите, это здесь поставьте. Ну что ж, давайте попробуем. Это замечательное «давайте попробуем» спасительно для режиссёра, именно в тот съёмочный день я это и понял. С тех пор и на всю жизнь, и это не преувеличение, для меня нет формулы лучше. Я и сейчас так работаю: «попробуем-поищем». С годами стал добавлять «поищем». Вот и тогда начали пробовать, искать… я что-то откорректировал, высказал актёрам незначительные замечания, или – мягче – просьбы. И потекло. Сняли первый кадр, второй, третий. В третьем кадре я придумал, чтобы люстры, укрытые тюлем, падали прямо на камеру, возлагал большие надежды на такой головокружительный, экспрессивный кадр. На самом деле он оказался вовсе не главным; потом на просмотре я увидел, как промелькнуло в кадре что-то падающее, и того воздействия, которого я хотел достичь, когда делал разработку, не получилось. С тех пор и на всю жизнь я понял, что надо продолжать искать и в процессе съёмки, не останавливаться на том, что придумано и раскадровано за письменным столом, не цепляться за найденное. То есть любая режиссёрская разработка – не догма, а лишь повод для начала работы на съёмке. Всё лучшее имеет свойство оставаться, а то, что умозрительно, но не суть важно, отпадает, и на его месте возникает что-то новое, более значительное интересное.

Счастливые супружеские пары: Ирина Скобцева и Сергей Бондарчук, Алла Ларионова и Николай Рыбников

«Они сражались за Родину». Репетиция с Василием Шукшиным и Вячеславом Тихоновым

Как пролетела смена, не заметил.

– Как? Уже? – только и спросил у Чемодурова.

– Уже. Ты не волнуйся. Мы же всё сняли.

И тут появился Сергей Фёдорович:

– Ну, как?

– Не знаю, Сергей Фёдорович, едва успел.

– Молодец. Проявят материал – посмотрим.

Он был тактичен, внимателен! Педагог и товарищ! По-моему, перед съёмкой он всей группе наказал: «Смотрите у меня! Чтоб работали как со мной!». И все меня слушались, как великого мастера. Ведь мы уже столько времени провели рядом в Ленинграде, я даже был его дублёром – надевал костюм Пьера Безухова; мне казалось, мы уже стали товарищами. С тех пор дружеская атмосфера на съёмочной площадке стала для меня главным в работе.

И всё-таки что же такое практика в жизни студента? Это творческая мастерская! Она сродни мастерской художника или скульптора. Поначалу ученики растирают краски, месят глину, бегают за вином и закуской,… а потом начинают пробовать себя в деле, осваивают ремесло под наблюдением мастера. И при этом – постоянные разговоры о жизни; о художниках, писателях, артистах; об искусстве. И всё это вместе уже Школа Мастера.

Во время практики я много фотографировал Сергея Фёдоровича: у кинокамеры, репетирующего с актёрами, играющего Пьера. Вернувшись в Москву, сделал фотоотчёт: напечатал сорок снимков размером 30х40. 25 сентября – в день рождения Сергея Фёдоровича в его кабинете накрыли стол и устроили мою фотовыставку. Это был мой подарок имениннику. Он не ожидал, обрадовался, благодарил. Я был счастлив. Практика наша закончилась…

Изредка я встречал Сергея Фёдоровича. Однажды он поинтересовался:

– Когда закончишь курсы, где думаешь работать?

– Сергей Фёдорович, мне же ещё диплом надо сделать. Ну а вообще – куда возьмут.

– Так давай ко мне в объединение!

Я подумал: ничего себе «давай»! Конечно, приятно, что он пригласил к себе работать. Но я понимал: между приглашением и действием – огромная дистанция, и её надо пройти, надо соответствовать. И я, окончив курсы, уехал в Ленинград и десять лет проработал на «Ленфильме».

Конечно, за эти годы мы общались с Сергеем Фёдоровичем. Он смотрел мои фильмы. После «В огне брода нет» сказал: