— Следующая пустая страница теперь заполнена.

Он развернул книгу и показал им обоим, и когда Лео вгляделся в изображение, у него перехватило дыхание.

Там в мельчайших деталях были изображены трое отсутствующих.

Парис, Танос и Итон.

Но это был не тот Итон, которого запомнил Лео — чёрт возьми, нет, совсем не тот. Этот просто ужасал. У него были кроваво-красные глаза и оскаленные клыки, и он готовился атаковать Таноса, за спиной которого стоял Парис.

И, как если это не было само по себе вызывающим тревогу, на странице со стороны Париса появилось плавно сгущающееся тёмное облако. Вокруг его идеально прорисованных рук была слабая тень, и по мере изучения искусного изображения она становилась темнее, пока чёрный как смоль силуэт не окружил Итона целиком.

Вот что имел в виду Аполлон.

Всё уже началось, и, судя по всему, этот рисунок означал, что теперь может и закончиться.

ГЛАВА 30

Танос в крайнем ужасе уставился на рычащего и шипящего Итона в противоположной стороне комнаты. У него удлинились ногти, из-за чего окровавленные пальцы стали походить на узловатое продолжение прижатых к бокам рук. А его глаза горели огнём.

Рядом с собой Танос слышал стук сердца и чуял страх Париса, жалея, что события вышли из-под контроля раньше, чем удалось увести его прочь. Нечто, то заболевание, которое отравляло душу Итона, жило за счёт страха и сейчас получило его вдоволь.

Кожа сильно натянулась на лице старейшины, и каждый раз, когда тот рычал или оскаливал выросшие и заострившиеся клыки, Танос опасался, как бы она не лопнула и не свернулась подобно резине. Ангелоподобные черты пропали, похороненные под свирепостью другой личности Итона.

Танос всегда знал, что эта схватка рано или поздно наступит, и напрягся, готовясь к бою. Стоя лицом к лицу с господином, он ни в малейшей степени не был удивлён, что его смерть приходит в обличье того, кто подарил жизнь.

Больше всего его беспокоила реальная возможность того, что Парис, подобно Чарли, станет невинной жертвой. Ведь ни в прошлом, ни сейчас у Таноса не находилось смелости убить своего старейшину.

— Не делай этого, Итон. — Танос понимал тщетность просьб, так же, как и осознавал, что они оба обречены.

Итон слегка прищурился, но Таносу хватило этого знака — господин стремительно рванулся вперёд.

Танос тут же выскочил в центр комнаты, вступая в схватку со свирепым вампиром. Тот поднял руку, готовясь нанести удар по лицу первообращённого, и когда она опустилась с беспощадностью и точностью гильотины, смертельно опасные ногти взрезали тонкий верхний слой кожи на здоровой стороне лица.

Танос невольно выругался и отскочил назад, и его вскрик одновременно означал боль и служил предупреждением тому, кто тянулся к нему когтями с намерением причинить ещё больше вреда.

«Изворотливая дрянь, бьёт сразу по слабому месту», — подумал Танос, но был уже на шаг впереди Итона. Он знал, как дерётся старейшина, годами изучал его движения и понимал, что дьявол напротив без малейших угрызений совести использует ради получения желаемого любую душевную слабость.

Поэтому позволил нанести первый удар, ведь следующий, более серьёзный, должен был исходить от него самого. Танос много лет учился скрывать чувства от Итона и смог застать его врасплох, схватив за одно из запястий и запустив ногти глубоко в плоть. Уставился в злобные глаза напротив и, когда Итон обнажил зубы и взвыл от боли, вывернул захват, воздух разрезал громкий хруст сломанной кости, и рука выгнулась под уродливым углом.

— Да-а-а… — заорал Итон и потянул руку вместе с Таносом к своей груди. Его силу не умаляли даже сломанные кости. — Вот чего я ждал. Давай, Танос. Чего же ждёшь ты?

Всё тело Таноса переполняла ярость. В этой форме Итон был животным, и Танос знал, что в итоге один из них умрёт. Если сгинуть суждено именно ему, то пусть боги помогут мужчине за его спиной.

Танос отвлёкся на эту мысль и понял, что совершил ошибку. Он потерял бдительность всего на пару секунд, однако Итон заметил это и выбросил вперёд свободную руку, чтобы вцепиться в его горло смертельной хваткой.

Танос никогда не чувствовал ничего сильнее и знал, что не может вырваться. Итон развернул их так, что первообращённый спиной ударился об стену, а его ноги оторвались от пола. Пальцы сжались, из-под ногтей потекла кровь. Танос посмотрел через комнату и увидел Париса именно там, где оставил. Тот наблюдал за разворачивающимся перед его глазами ужасом, прижав руки ко рту, по его лицу текли слёзы.

Вампир хотел внушить Парису, что нужно сбежать прежде, чем Итон обратит своё внимание на него. Но они оказались в единственной комнате, из которой человек точно не смог бы сбежать самостоятельно. Судебный зал. И у Таноса не было возможности помочь ему исчезнуть.

Он посмотрел вниз на вампира, которого когда-то считал очаровательным, и там, где когда-то видел родственную душу, теперь различал лишь боль, страдание и тьму, таившуюся в каждом из них.

— Итон… Не вынуждай меня это делать.

Тот опустил его ниже и стиснул горло сильнее. Танос поднял ладони к запястьям и попытался оторвать удерживающие руки.

— Иного пути не осталось.

— Он есть, — умудрился произнести Танос. — Мы помогаем друг другу, когда ноша каждого из нас слишком тяжела. Ты мне это сказал.

— Верно. — Итон наклонился, прижимаясь виском к виску Таноса. — И ты ответил мне, что у тебя нет сердца.

При этих словах Танос повернул голову так, чтобы оказаться лицом к лицу со своим создателем.

— Ты солгал, — произнёс тот. — Тьма, зло — вот что хотят уничтожить боги. Я читаю мысли твоего Париса. Я и есть эта тьма. Я создан для того, чтобы убивать.

— Нет. Это неправда.

Итон отдёрнул пальцы от кожи первообращённого и отступил на шаг, изучая:

— Да, правда.

Танос лишь стоял, глядя на того, с кем шёл по жизни бок о бок, вместе сражался и на пару потерялся во тьме. Итон усмехнулся:

— Подумай обо всех тех женщинах у Дедалуса, о том, что я с ними сделал. Жена на глазах у своего мужа… Подумай о Чарли.

Когда имя Чарли сорвалось с его языка, Танос стиснул зубы. Его тело готовилось к убийству, разум убеждал покончить со всем этим.

— Ты знаешь, что хочешь сделать это, Танос. Ну так сделай! — взревел Итон.

Танос оторвался от стены и навис над господином, бросая вызов, и сдерживался, несмотря на то что тело стремилось