Шрифт:
Закладка:
Классики марксизма неоднократно высказывали мысль о том, что ведущими факторами возникновения сознания были труд и язык: «Сначала труд, а затем и вместе с ним членораздельная речь явились двумя самыми главными стимулами, под влиянием которых мозг обезьяны постепенно превратился в человеческий мозг…» (1, т. 20, с. 490); «…язык есть практическое, существующее и для других людей и лишь тем самым существующее также и для меня самого, действительное сознание…» (1, т. 3, с. 29).
Эти общие положения получили в работах советских психологов Л. С. Выготского, С. Я. Рубинштейна, А. Н. Леонтьева и др. конкретно-психологическую разработку.
А. Н. Леонтьеву принадлежит гипотеза о происхождении сознания.
Согласно его определению сознательное отражение — это такое отражение предметной действительности, в котором выделяются ее «объективные устойчивые свойства», «вне зависимости от отношений к ней субъекта» (56, с. 261).
В этом определении подчеркивается «объективность», т. е. биологическая беспристрастность, сознательного отражения.
Для животного предмет отражается как имеющий прямое отношение к тому или иному биологическому мотиву. У человека же, по мысли А. Н. Леонтьева, с появлением сознания мир начинает отражаться как таковой, независимо от биологических целей, и в этом смысле «объективно».
Как это стало возможным?
В соответствии с общим положением, согласно которому всякое изменение психического отражения происходит вслед за изменением практической деятельности, толчком к возникновению сознания послужило появление новой формы деятельности — коллективного труда.
Давайте вслед за А. Н. Леонтьевым проследим, как коллективный труд сделал возможным и одновременно необходимым возникновение сознания.
Всякий совместный труд предполагает разделение труда. Это значит, что разные члены коллектива начинают выполнять разные операции, причем разные в одном очень существенном отношении: одни операции сразу приводят к биологически полезному результату, другие же такого результата не дают, а выступают лишь как условие его достижения. Рассматриваемые сами по себе, такие операции представляются биологически бессмысленными.
Например, преследование и умерщвление дичи охотником прямо отвечает биологическому мотиву — получению пищи. В отличие от этого действия загонщика, который отгоняет дичь от себя, не только не имеют самостоятельного смысла, но и, казалось бы, прямо противоположны тому, что следовало бы делать. Тем не менее они имеют реальный смысл в контексте коллективной деятельности — совместной охоты. То же самое можно сказать о действиях по изготовлению орудий.
Итак, в условиях коллективного труда впервые появляются такие операции, которые не направлены прямо на предмет потребности — биологический мотив, а имеют в виду лишь промежуточный результат.
В рамках же индивидуальной деятельности этот результат становится самостоятельной целью. Таким образом, для субъекта цель деятельности отделяется от ее мотива, соответственно в деятельности выделяется ее новая единица — действие.
В плане психического отражения это сопровождается переживанием смысла действия. Ведь чтобы человек побуждался совершить действие, которое приводит лишь к промежуточному результату, он должен понять связь этого результата с мотивом, т. е. «открыть» для себя его смысл. Смысл, по определению А. Н. Леонтьева, и есть отражение отношения цели действия к мотиву.
Для успешного выполнения действия необходимо развитие «беспристрастного» типа познания действительности. Ведь действия начинают направляться на все более и более широкий круг предметов, и познание «объективных устойчивых свойств» этих предметов оказывается жизненной необходимостью. Вот здесь и проявляется роль второго фактора развития сознания — речи и языка.
Скорее всего первые элементы человеческой речи появились в ходе выполнения совместных трудовых действий. Именно здесь, по словам Ф. Энгельса, у людей «появилась потребность что-то сказать друг другу» (1, т. 20, с. 489). Можно предположить, что первые слова указывали на определенные действия, орудия, предметы; это были также «приказы», адресованные партнеру по совместным действиям. Но очень скоро язык перерос подобные «указательные» и «организующие» функции. Ведь всякое слово не только обозначает, но и обобщает. Закрепляясь за целым классом сходных действий, предметов или ситуаций, оно стало выделять их общие устойчивые свойства. Таким образом, в слове стали фиксироваться результаты познания.
Если учесть, что усложнение форм труда, вовлечение в сферу труда все более широкого круга предметов и орудий требовало постоянного расширения познаваемых, или осознаваемых, содержаний, то станет ясным, что процессы развития труда и языка шли параллельно, тесно переплетаясь друг с другом.
Уникальная особенность человеческого языка — его способность аккумулировать знания, добытые поколениями людей. Благодаря ей язык стал носителем общественного сознания. Важно вникнуть в этимологию слова «сознание». Ведь сознание — это совместное знание. Каждый человек в ходе индивидуального развития через овладение языком приобщается к «совместному знанию», и только благодаря этому формируется его индивидуальное сознание.
Таким образом, смыслы и языковые значения оказались, по А. Н. Леонтьеву, основными образующими человеческого сознания.
Обсуждение происхождения сознания непосредственно подводит к вопросу о природе человеческой психики в целом. Этот вопрос решался на протяжении веков далеко не однозначно и продолжает остро дискутироваться и по сей день. Крайние точки зрения выражаются вопросами: «Что такое человек: существо биологическое — или социальное?» — или в другой формулировке: «Какому «царству» принадлежит человек: природы — или духа?»
Вопросы эти чрезвычайно трудные, так как, вообще говоря, есть основания ответить утвердительно на каждую из этих альтернатив.
Конечно, человек — существо биологическое, поскольку он возник в ходе эволюции животного мира, продолжавшейся многие миллионы лет, и в определенном смысле является результатом этого процесса. С другой стороны, современный человек есть продукт культурно-исторического процесса, насчитывающего, по крайней мере, несколько сот тысяч лет. Иными словами, мы несем на себе печать обеих эволюции, и, казалось бы, на поставленные вопросы можно ответить по типу «и — и». Однако такой ответ никого не удовлетворяет, ибо все равно остается неясным, в чем и как проявляются биологическое и социальное (или духовное) начала, а главное, в каком соотношении они находятся.
В человеческой культуре, философии и в конкретных психологических теориях существует широкий спектр ответов на этот последний вопрос: от признания безусловного примата биологического начала в человеке до абсолютизации его духовной сущности.
Пример крайнего «биологического» полюса представляет собой взгляд на человека как на социализированное животное: оно лишь немного подправлено культурой, но суть его осталась той же.
В конце 60-х годов в Америке вышла нашумевшая книга Д. Морриса под названием «Голая обезьяна», в которой автор проводит именно эту точку зрения.
«За фасадами современной городской жизни, — пишет он, — та же старая голая обезьяна. Изменились только названия: вместо «охоты» мы
