Шрифт:
Закладка:
— Кеша! Вы в заезжей, деньгами не очень трясите. Народ там всякий попадается, зарежут еще за рублишки. — Тот оторопело кивнул, а я обратился к знахарке:
— Савватеевна! Скажи гостям свое напутственное слово. — И вполголоса, чтобы слышала только она, добавил. — Пугани их хорошенько напоследок.
— Как пугануть-то? — озадачилась знахарка.
— Как? Да хоть покажи им меня в виде зомби. Ну вроде как ожившего мертвеца. Нагони на них жути.
Та ухмыльнулась, вскинула руку и, что-то произнесла хриплым голосом. Стоявшие передо мной иностранцы и Тихон с Кешей побледнели и попятились. Даже дед с Архипкой, стоявшие позади меня, стали водить носами:
— Вроде как мертвечинкой пахнуло. — сказал дед.
После этих слов гости бросились вон из хаты. Глядя на это поспешное бегство, я не выдержал и заржал. Дед подозрительно посмотрел на меня, потом на знахарку и спросил:
— Твои проделки, Савватеевна? Ишь, как разобрало болезных.
Та у и ничего не ответила, лишь хихикнула, прикрываясь уголками платка.
— Чего-то жрать захотелось. Савватеевна у тебя есть чего перекусить? — Спросил я.
— Так щи с утра в печи томятся.
— Поди остыло уже все.
— Не остыли. В печи и до утра теплыми будут. Со стола уберите все, а я пока налью щец. И это, руки помойте после гостей иностранных.
Мы с дедом и Архипкой быстренько убрали со стола трофеи, и помыв руки, расселись вокруг стола. Баба Ходора разлила по чашкам щи, наломала хлеба и положила на стол деревянные ложки. В деревне к еде относились почтительно и было принято насыщаться молча, но на сей раз деревенский этикет был нарушен.
— Рассказывай давай. — дед хмуро посмотрел на меня.
— Чего рассказывать- то? Я уже тебе все рассказал.
— Снова расскажи и по подробней, летна боль.
— Может, поедим сначала.
— А ты давай хлебай быстрей и рассказывай.
— Ладно. — Я быстренько дохлебал щи, доел горбушку хлеба и начал:
— Расскажу для ясности, с чего все началось. Чуть больше тысячи лет назад, когда еще церковь была едина, то есть не было еще ни католиков ни православных, а верующие звались просто христианами, кто-то из римских пап озаботился созданием единого «Символа веры» и канонического «Святого писания» Библии, то есть, ну а те, что расходились с каноническим текстом, сначала видимо жгли, ну а потом кто-то из пап сообразил, что жечь не нужно, а нужно создать закрытый архив, где всю эту ересь сохранять, но так чтоб доступ к ним имел очень малый круг особо доверенных людей. Со временем там же стали прятать и всякие предметы, которые редко, но появлялись на земле и, не понятно, толи были они из далекого прошлого, толи наоборот из будущего. За такими вещами, а их называют «артефакты», ватиканские попы охотятся особенно рьяно, не жалея ни денег ни людей.
В нашем случае, они почему-то решили, что уважаемая Феодора Савватеевна такой «артефакт» имеет, вот и приперлись эти варнаки европейские сюда, ну а мы пошли им навстречу, продали вожделенный «ларец», заодно объяснив, что не нужно на нас валить из под хвоста, мы этого очень не любим.
— А что ты им про Сицилию наговорил? — Спросила знахарка. — Этот Луиджи так на тебя посмотрел.
— О! Сицилия! Остров замечателен тем, что там помимо римской власти существует, своя — бандитская, мафией ее итальянцы называют. Вся Сицилия поделена между несколькими семействами-кланами, которые реально и управляют там. Если эти два проходимца приехали бы туда, да еще и стали выеживаться, как у нас, то их бы там и закопали, возможно даже живьем. Причем яму они сами для себя и вырыли бы. И Луиджи все это прекрасно известно.
— А полиция ихняя на что?
— Местные полицейские сами этим мафиозо подчиняются, а с приезжими никто там и говорить не будет. Обычай такой у них, «омерта» называется.
— Ишь нехристи, летна боль! Ну да бес с ними. Нам-то, что теперь делать? — спросил дед.
— А ничего делать не будем, проводим с Архипкой их завтра версты две, да и забудем.
— А если они вернутся? — С тревогой сказала знахарка.
— Ну, эти вряд ли вернутся. Ведь то за чем их посылали они получили. Потом я ведь специально все отбирать у них не стал, зачем крыс в угол загонять. Какой никакой у них прибыток есть, те четыре камушка тысячи две стоят. Да и за ружья я им раза в два переплатил. Еще ты, Савватеевна, их изрядно напугала. Так, что думаю, покатятся они до самого Рима без остановок. А деду твоему, Савватеевна, я письмишко написал, если догадается листочки утюгом прогладить, то следующих варнаков пришлет не ранее чем года через два и уже не только к тебе, но и ко мне, ну а мы их уж тут встретим.
Говоря это, я подошел к лавке, куда мы убрали со стола барахло, взял кинжальчик, взвесил в руке и, резко обернувшись, запустил его в дверь. Затем быстро схватил второй и отправил вслед за первым. Оба воткнулись в сантиметрах трех друг от друга. Надо же! Не ожидал. Не зря, значит, с Архипкой каждый день тренируемся.
— Что же ты, ирод такой, творишь? — Запричитала знахарка. — Зачем дверь портишь?
— Блин! Прости Феодора Савватеевна, что-то меня переклинило. Никак не отойду. А вообще-то, брось переживать! Теперь опасность, можно сказать, миновала, денег у тебя куча, можешь и в город к дочке с внучкой перебраться.
— Не возьму я этих денег. — Резко сказала знахарка.
— Во как! И почему же? — Удивился я.
— Обманом они получены, не пойдет на пользу богатство.
— Что и камешки не возьмешь?
— Не возьму. — Твердо сказала Баба Ходора.
— Нет, ну что за люди? — Пробормотал я. — Одному западло, на голоде заработать, вторая от не праведных денег отказывается. Ну а мне что делать?
— Ты, летна боль, говори да не заговаривайся. — Дед привстал со стула.
Я отступил на шаг и, выставив открытые ладони перед собой, проговорил быстро:
— Все, все! Понял я!
Дед хмуро глянул на меня и слегка махнул рукой, отпуская мои грехи. Но надо было уже заканчивать этот длинный день. Я сложил в трость золотые кругляши, навернул рукоять, собрал кошельки с деньгами и протянул деду.
— Вот, тятя, спрячь где нибудь у нас, потом определим им место и возьми эту дуру. — протянул ему здоровенный армейский револьвер. — Тебе как раз по руке будет. Смотри, осторожнее, он заряжен. При стрельбе каждый раз
