Шрифт:
Закладка:
Пульс до сих прилично частит. От ревности. Но я беру себя в руки.
— Ты говорил, что Игорь… — Язык не поворачивается сказать, что брат Вовы изнасиловал Полину. Мешкаю, подбирая нужное слово, и в итоге захожу издалека: — Если любви к жене у тебя не было и ты знал, что она беременна от другого… — Осекаюсь, чувствуя, как по телу прокатывается нервная дрожь от того, что собираюсь произнести. — Ты решил себя наказать? Не каждый способен принять подобное.
Вова смотрит на меня с непроницаемым выражением лица.
— Уже говорил, но повторюсь: я бы и Дениса, будь он от Игоря, принял как своего. Это не вина. Другое чувство. Мы с братом никогда не были соперниками. Если бы он не застал нас с тобой, то, скорее всего, я бы смог подобрать правильные слова и все ему объяснить. Но ничего этого сделать не успел, и в состоянии аффекта Игорь совершил много опрометчивых поступков. Нас обоих захлестнуло эмоциями. Столько раз я об этом думал, прикидывал, что ему скажу. Не следовало тогда глупить и вступать в этот брак. Однако на меня всегда возлагали надежды, ну и ответственность. Наверное, причина в этом.
Осмысливая услышанное, я перевожу взгляд на плиту, где в сотейнике бурлит соус. Мы впервые за долгое время касаемся этой темы. Умом понимаю, что нужно все проговорить, но на деле это, оказывается, очень больно.
— Самая ужасная и в то же время отрезвляющая мысль другая, — грустно улыбается Вова.
— Какая? — Вскидываю на него глаза.
— Что в тот день у детского сада, когда ты забирала Дениса, а я приехал за Полиной, мы могли с тобой не встретиться. Я бы и дальше жил привычной жизнью, не зная, что у меня есть сын.
Денис сейчас спит в своей новой красивой комнате. Мы вместе с ним выбирали мебель и обговаривали дизайн. Напротив спальни сына сделали еще одну детскую, но закончить в ней ремонт вряд ли успеем. Решили отложить до родов.
— Я и сама, бывает, задумываюсь об этом…
Подхожу к Вове и обнимаю его. Он такой большой, выше меня почти на голову. А еще очень сильный. Каждый раз, когда сжимает в своих руках, кажется, что я попала в лапы огромного медведя.
— Тогда откровение за откровение. Мне страшно снова тебя потерять и разрушить наше хрупкое счастье. Быть рядом с тобой — это совершенно другое, прекрасное чувство. Безграничное… Ощущение, что весь мир могу обнять и сделать его лучше. Ну ладно, не весь, но троих человек точно.
Вова усмехается. Отстранившись, внимательно смотрит мне в лицо. В глубине его глаз появляется задорные искорки.
— Нет, алкоголь исключен. Может, травка? Зрачки слегка расширены…
— Да ну тебя! — Обиженно бью Вову кулаком в грудь и хочу вернуться за стол, но сильные руки опять прижимают к себе.
Во мне медленно закручивается ураган, вороша все чувства к этому мужчине. У Третьякова эрекция, и озорной блеск в его глазах приобретает иной смысл.
— Врач говорит, что все нормально, да? — уточняет Вова.
Каждая клеточка тела вибрирует от хриплых интонаций в его голосе.
— Прямо тут? — отвечаю вопросом на вопрос.
Не припомню, когда последний раз мы занимались сексом на кровати, как нормальные люди. Кажется, в отеле, после того как забрали Дениса из больницы. Жаль, что нашу спальню не торопятся доделать, из-за чего второй месяц мы живем в гостиной и спим на диване.
— Тебя это смущает? — Вова усаживает меня на столешницу.
— Напротив. Очень заводит.
— Даже здесь мы дополняем друг друга, — шепчет он мне в губы. — Я постоянно голоден. После недавней разлуки самое сложное — сдерживаться, напоминая себе, что ты в положении.
— Это временные меры предосторожности. Со мной все в порядке.
— Дело не только в беременности. С тобой лишь так и хочется. — Вова смотрит с жадностью, неотрывно. — Ласка-а… — хрипло произносит, растягивая звуки. — Девочки не зря дали тебе это прозвище. Такая нежная, чувственная.
В груди распирает, когда он смотрит на меня так. Эмоции накрывают с головой.
— А у тебя какое-то было?
— Что?
— Прозвище.
— В институте. В шутку называли Паблик Пикассо, — признается Вова неожиданно быстро.
— Из-за твоего увлечения рисованием?
— Да, мне девочек нравилось рисовать на парах. Одна из постоянных натурщиц создала в соцсетях страницу с этим никнеймом и фотографировала мои работы, а потом выкладывала их в сеть. Уверен, они все еще там.
— Ты меня заинтриговал.
Хочу вырваться из хватки Вовы и взять телефон, чтобы забить в поисковике его прозвище, но мне не позволяют.
— Потом посмотришь, — правильно поняв мой замысел, говорит Третьяков.
— А как ты их рисовал?
Вова наклоняется ниже, наши губы почти соприкасаются, отчего по телу бегут мурашки.
— Много вопросов задаешь.
— И все-таки…
— Там все безобидно. Почти.
— Правда? Моя психика останется цела?
— Разве стал бы я тогда признаваться?
Вова слегка толкается в меня каменным членом. Дыхание у обоих срывается.
— Чтобы ты знала: только тебя приятно рассматривать часами и запечатлевать потом в альбоме каждую твою черточку.
Вовина ладонь перемещается на шею, собирает мои волосы в кулак и оттягивает голову назад. Каждый раз умираю, когда он так делает. Мне нравится чувствовать его власть. Жду, что сейчас поцелует, но вместо этого Вова проводит губами по виску, целует за ухом. Как-то особенно нежно и трепетно. Ноги моментально становятся слабыми. На душе сумбур. Еще несколько мгновений назад я сгорала от ревности, а сейчас ощущаю возбуждение Третьякова, его сумасшедшую энергетику и сама ныряю в омут безумия, позабыв обо всем.
Тянусь и целую в губы первая. Вова отвечает незамедлительно. Его влажный язык устремляется навстречу моему. Теперь каждый идет напролом и желание лишь одно: чтобы Володя поскорее оказался во мне. До дрожи и подгибающихся пальцев на ногах. Чтобы двигался и ласкал так, как умеет только он.
Вова разводит мои колени в стороны и тянется к полоске белья. Внизу живота сильно пульсирует. Если он потрогает меня там, это станет освобождением. Несдержанно стону, обнимая Вову за плечи и испытывая подобие облегчения, когда он безошибочно угадывает мысли.
— Ох… Еще… — прошу я, вздыхая.
Перед глазами рассыпаются искры. Словно завороженная, наблюдаю, как Вова свободной рукой спускает брюки, освобождая член.
Я сбилась со счета, сколько раз мы это делали, и без ума от наших вспышек страсти.
